Avez-vous reçu, chers papa et maman, la lettre que je vous ai écrite il y a un mois à peu près. Je lui ai fait prendre la nouvelle voie que vous m’avez indiquée et suis très curieux de savoir si cette voie mène au but? Mais comment le saurai-je? Car si la première lettre s’est fourvoyée, celle-ci qui prend le même chemin aura le même sort.
Comment, chers papa et maman, célébrez-vous aujourd’hui la fête de Nicolas? Avez- vous quelques-uns des frères
Vous devez être en plein hiver maintenant. Nous y sommes depuis quelques jours si parfaitement qu’on pourrait se croire à Pétersbourg. Nous avons eu tous ces jours-ci entre 12 à 15 degrés de glace. Ce n’est qu’aujourd’hui que le froid, heureusement, a considérablement baissé. Ah, que ce climat ressemble peu à celui de Gênes, où je me souviens d’avoir été cueillir des camélias en plein air au mois de janvier. «В крещенские морозы рвал розы» — aurait dit le Prince Шаликов*. Quel dommage que cette magnifique Italie soit un si insipide séjour. Quant à moi, je crois que de la vie je ne pourrais me réconcilier avec elle. J’y ai trop souffert.
A propos d’Italie, j’ai eu dernièrement la visite d’un Italien établi à Minsk qui connaît beaucoup Dorothée et son mari et qui m’a dit qu’il vous y a vus pendant tout l’hiver dernier. Son nom m’a échappé, mais vous le reconnaîtrez, car je suppose que le nombre des Italiens établis à Minsk n’est pas considérable.
Quand aurais-je de vos nouvelles, chers papa et maman? Comment vous portez-vous? Puissiez-vous être aussi contents de votre santé que je le suis de la mienne depuis quelque temps. C’est au régime du bénin froid que j’en ai toute l’obligation. L’hiver dernier j’en ai pris tous les jours. Cet hiver-ci j’en prends plus rarement, mais toujours avec le meilleur effet. Le succès de cette cure m’a démontré que je m’étais entièrement mépris sur le véritable principe de mon mal qui n’était autre chose qu’un grand relâchement des nerfs. Voilà pourquoi l’eau froide qui me les a raffermis a du même coup considérablement soulagé tous mes autres maux. Heureusement, je ne suis pas le seul à me bien porter chez moi. Toutes mes filles en font autant et ma femme aussi, bien que cette année ait été à Munich l’une des plus humides dont on se souvienne. Pendant tout l’été et jusque fort avant en automne les fièvres glaireuses, bilieuses et nerveuses n’ont cessé de régner ici et ont tué plus de monde que le choléra lui- même dans le temps. Maintenant l’état sanitaire de la ville est de nouveau très satisfaisant.
Cette lettre, si elle vous parvienne, arrivera dans les premiers jours de votre nouvelle année. Ainsi je la charge de mille vœux et tendresses pour vous, chers papa et maman, et pour Nicolas. Vivons jusqu’à ce que nous nous soyons revus.
T. Tutchef
Мюнхен. 6/18 декабря 1840
Я только что вернулся от обедни, где помолился за обоих Николаев — за одного общего для всех и за другого — моего*. После обедни мы предполагали отправиться с поздравлениями к великой княгине, но она была утомлена и нездорова и потому приняла поздравления прямо в церкви.
Сегодня вечером будет большой обед у Северина, после этого — праздничный обед у Лейхтенбергских во дворце — там предполагаются живые картины, комедия и пр.
Какой интерес это может представлять для вас? Не хватало только приложить к моему письму программку сегодняшнего спектакля. Увы, что вы хотите? Что можно сказать на расстоянии, разделяющем нас и составляющем главную беду!
Получили ли вы, любезные папинька и маминька, мое письмо, написанное почти месяц назад. Я послал его новым путем, указанным вами, и мне любопытно узнать, дошло ли оно. Но как я могу узнать об этом? Если первое письмо потерялось, то и это, отправленное тем же путем, ожидает та же судьба.
Как вы, любезные папинька и маминька, празднуете сегодня день святого Николая? Наверное, у вас теперь кто-нибудь из братьев
У вас теперь, должно быть, настоящая зима. У нас уже несколько дней стоит такая погода, что можно вообразить, будто мы в Петербурге. Все эти дни держалось 12–15 градусов мороза. Только сегодня, к счастью, мороз значительно ослабел. Ах, как мало этот климат похож на Геную, где, я помню, рвал камелии в январе. «В крещенские морозы рвал розы», — сказал бы князь Шаликов*. Как жаль, что в великолепной Италии так несносно жить. Что до меня, я думаю, что никогда в жизни не смог бы примириться с ней. Я слишком там страдал.
Что касается до Италии, у меня недавно был с визитом один итальянец; он живет в Минске и часто видает Дашиньку и ее мужа. Он сказал мне, что всю прошлую зиму видался с вами у них. Имя его я запамятовал, но вы его вспомните, ибо, я предполагаю, что не так уж много итальянцев живет в Минске.
Когда я получу от вас весточку, любезные папинька и маминька? Как вы поживаете? Можете ли вы сказать, что довольны своим здоровьем, как я доволен своим в последнее время? И я обязан этим благословенному режиму закаливания. Прошлой зимой я прибегал к нему ежедневно. Этой зимой занимаюсь им реже, но со все большим эффектом. Успех этого лечения показал, что я полностью пренебрегал главной причиной моих хворей, заключающейся в сильном нервном расстройстве. Вот почему холодная вода, укрепив мои нервы, в то же самое время значительно повлияла на прочие мои недуги. К счастью, я не один наслаждаюсь здоровьем в своем доме. Все мои дочери и жена следуют моему примеру, хотя этот год один из самых влажных, каких в Мюнхене и не припомнят. Все лето вплоть до поздней осени здесь не прекращалась лихорадка с насморком, кашлем, нервным раздражением, унесшая больше народа, чем даже холера в свое время. Теперь санитарное состояние города вполне удовлетворительное.
Это письмо, если оно дойдет до вас, вы получите в первые дни вашего Нового года. И потому шлю тысячу нежных пожеланий вам, любезные папинька и маминька, передайте их и Николушке. Будем живы, до встречи.
Ф. Тютчев
Тютчевой А. Ф., 17/29 июня 1841*
