Том 4. Письма 1820-1849

хорошо знал мою покойную жену и, мне сдается, был немножко влюблен в нее. Я свиделся с великим князем неделю тому назад на балу, данном им в Царском, и не могу достаточно нахвалиться приемом, который встретил как с его стороны, так и со стороны его жены, которая поистине прелестна. Более любезных хозяев не встретишь. Бал состоялся в больших покоях императрицы Екатерины. Что касается великой княгини Марии Николаевны, то она все та же, то есть по-прежнему восхитительна. В прошлый понедельник я провел у нее вечер с тремя или четырьмя из близких ей лиц. — Но я замечаю, что стал впадать в стиль Северина, — и, разумеется, обрываю на полуслове…

Благодарю вас, любезнейшие папинька и маминька, за ваши предложения касательно Анны, но в данный момент, то есть на эту зиму, я предпочитаю оставить ее при себе. Она ни в чем нас не стесняет, и ее отношения с моей женой вполне хороши. Сейчас она на балу для молодых людей ее возраста с двоюродной сестрой Муравьевой, которую я не знаю как и благодарить за приязнь, постоянно выказываемую ею детям со времени их приезда. Я глубоко этим растроган. Поэтому вы обязали бы меня, если бы сказали несколько слов по этому поводу, когда в следующий раз будете писать тетушке Шереметевой.

Что до меня, я мог бы сказать вам много слов, если бы не приходилось их писать. — С большим нетерпением ожидаю приезда Дашиньки и ее мужа.

Шереметевой Н. Н., 26 декабря 1845*

114. Н. Н. ШЕРЕМЕТЕВОЙ 26 декабря 1845 г. Петербург

С.-Петербург. 26-го декабря

Если бы не чудовищная лень моя и глупая непривычка писать по-русски, я бы давно, любезнейшая тетушка, завел с вами постоянную, бесконечную переписку. Много вы утешили нас, жену и меня, письмом вашим. Вы, надеюсь, не сомневаетесь в нашей к вам привязанности и признательности за ваше родственно-дружеское расположение. Жена в особенности поручила мне благодарить вас, что вы частичку этого уделили и на ее портрет, который и сам бы, вероятно, высказал вам тоже свою благодарность, если бы, при свидании с вами, удалось ему промолвить хоть одно словечко. Но по объясненной вами причине, это, хоть бы и не для портрета, при данных обстоятельствах была вещь невозможная, как мы теперь ежедневно и ежечасно в том удостоверяемся.

Вчера, в день праздника, мы все обедали у Палагеи Васильевны. Давно уж я сбираюсь, любезнейшая тетушка, попросить вас, чтобы вы и от себя поблагодарили Палагею В<асильевну> за всю ее любовь и ласку к моим иноземным дочерям. С их самого приезда в Россию она была для них чрезвычайно хороша, что меня гораздо более радует, нежели я сам ожидать мог от моей весьма умеренной родительской нежности. Вам, может быть, уже известно, что обе меньшие дочери помещены в здешнем Смольном институте, где, по-видимому, им очень хорошо. Многому они, я думаю, там не научатся, но об их учености я мало и забочусь. Главное для меня — это чтобы они как можно скорее привились к России. А для этого общественное воспитание есть, конечно, самое верное и надежное средство. Касательно же присмотра и обращения с ними можно также быть совершенно довольными. Их не только любят, но, по-моему, даже и балуют… Но я в этом не судья…

О брате Николае я, как оно и следует, с самой минуты его отъезда никакого известия не имею, а предполагаю, что он теперь в Риме… скучает. Когда же он намерен свою заграничную скуку променять на отечественную, не знаю и вероятно, что из переписки нашей этого скоро и не узнаю.

Мне приятно было слышать, что вы познакомились с Смирновой: умная и очень, очень любезная женщина. Но что же касается до ее несчастной участи, в этом я с вами не могу согласиться, так как я и с нею самою не соглашался… Об ее, как и о многих из нас, несчастии можно со всею справедливостию сказать, что оно с грехом пополам…

Вы, конечно, пожалели о Тургеневе. При всем его легкомыслии и пустословии в нем было много доброго, много души.

По делу Щепкина я, вопреки вашему необычайному и несправедливому предубеждению, тотчас же снесся с Григ<орием> В<асильевичем>, который вторым опекуном, — и не замедлил известить Палагею В<асильевну> об ответе.

Кончаю, любезнейшая тетушка, с чего бы начать следовало, т. е. поздравлениями с праздником, Н<овым> годом, и поручаю себя вашей любви и памяти.

Неизвестному, 14 марта 1846*

115. НЕИЗВЕСТНОМУ 14 марта 1846 г. Петербург

Monsieur,

Voici en peu de mots la situation actuelle du jeune Péterson^* dont j’ai eu l’honneur de vous entretenir ce matin. Ce jeune homme se trouve depuis plusieurs mois dans un état d’exaltation mentale très violente. Cette disposition d’esprit ayant empiré dans ces derniers temps, on avait essayé de le placer dans une maison de santé pour le soustraire au danger qu’un état d’entière liberté pouvait avoir pour lui. Les médecins qui l’ont visité dans cet établissement, après avoir constaté la nature de sa maladie, ont reconnu toutefois que le genre de folie dont il était atteint ne présentait pas un caractère de gravité, suffisant pour rendre la réclusion indispensable et que dès lors loin de lui être favorable elle ne pouvait qu’aggraver son état, en exaspérant l’humeur du malade. D’autre part il y avait plus d’un inconvénient à lui rendre une pleine et entière liberté d’action, surtout à Pétersbourg, où il savait plus difficile qu’ailleurs d’exercer sur lui une surveillance assez active.

Nous avons donc pensé que ce qu’il y avait de mieux à faire dans la situation donnée, c’était de le faire conduire à Riga où il pourrait être confié aux soins de son oncle, le Comte Bothmer^*, établi dans les environs de cette ville, ainsi qu’à ceux de son tuteur Monsieur Hay^*. Il trouverait auprès d’eux ce qu’il serait si difficile de lui procurer ici, c’est-à-dire une liberté suffisante jointe à une continuelle surveillance — double condition jugée également indispensable par les médecins au rétablissement du malade.

Je prends en conséquence la liberté, Monsieur, de m’adresser à la bienveillance éprouvée de Votre Excellence, pour lui demander ses bons offices auprès de Monseigneur le Grand-Duc Héritier à l’effort d’obtenir au jeune Péterson un congé tel que sa triste situation le réclame. Je n’ose rien préciser à cet égard, mais je ne puis m’empêcher d’exprimer le vœu que ce congé que je sollicite pour lui, tout en lui laissant la latitude nécessaire pour sa guérison, ne soit pas de nature à compromettre l’avenir de son service. De plus, comme dans l’état de santé où il se trouve, il serait impossible de lui laisser entreprendre à lui tout seul le voyage de Pétersbourg à Riga, il serait fort à désirer que son frère cadet, officier de marine comme lui, obtint la permission de l’accompagner jusqu’au terme de son voyage.

Je ne vous dissimulerai pas, Monsieur, que d’après l’avis des médecins l’état du malade exigerait que son départ put s’effectuer le plus tôt possible.

Je place avec confiance toute cette affaire entre les mains de Votre Excellence, persuadé d’ailleurs, comme j’ai toute raison de l’être, qu’une aussi triste situation que celle dont je viens de vous entretenir a des droits acquis à l’intérêt si généreux et toujours si accessible de Son Altesse Impériale.

Agréez, Monsieur, l’assurance bien sincère de ma haute considération ainsi que celle de mon entier dévouement.