Ронан даже не мог со всей определенностью ответить, чего он действительно ждал от Керри. Его ранило женское сочувствие, но ее безразличие убило бы его — он это знал. Ронан дорожил дружбой с ней и в то же время боялся, что это ее к чему-то обяжет. Он не хотел ни от кого жертв, но перспектива одиночества пугала его даже большей беспросветностью, чем грядущая слепота. Он не жаждал заполучить спутника на оставшуюся жизнь любым путем, поэтому не мог допустить, чтобы добровольный выбор Керри совершила, опираясь лишь на чувство жалости. Это представлялось Ронану, мужчине, привыкшему к вниманию женщин, унизительным. Здесь он был, бесспорно, эгоистом. Он жаждал ее слепого обожания, без скидки на его недуг.
И в то же самое время его подтачивала мысль об отшельническом уединении, о гордом одиночестве человека, молодость, здоровье и свобода которого были недолгими, а все остальное ценности для него не представляет. И нечего себя обманывать, что и в беспомощной слепоте может быть счастье. Скептической стороной своей натуры он в это не верил, тогда как идеалистическая его надежда на союз с близким по духу человеком продолжала жить.
Именно такого человека Ронан встретил в Керри и именно теперь, когда настало время подведения итогов, возможно, просто потому, что раньше он такого человека не искал, беспечно довольствуясь безграничной свободой.
На следующее утро Ронан проснулся с мыслью о потере. И понимание этого потрясло его. Но и помогло улечься бушевавшим в нем эмоциям. Теперь ему было совершенно ясно одно обстоятельство: утрата такой спутницы, какой стала для него Керри, не менее ужасает, чем предстоящая ему потеря зрения. И то, что он позволил случиться этому в Париже, где еще недавно они были так счастливы вместе, представлялось Ронану вдвойне отвратительным, как если бы он совершил святотатство.
Ронан привык видеть в Керри Дойл женщину осмотрительную, терпеливую, вдумчивую, сдержанную. И, позволив разгуляться своим болезненным страхам, он не подумал о том, что в тайниках ее сердца так же, как и у него, живут демоны, которые рвутся на волю, желая подчинить ее себе.
Ронан не сумел уберечь их хрупкий союз от этого испытания. И он будет последним слабаком, коли не возьмется исправить это.
А если с чем и стоит бороться в этой ситуации, чему противостоять, так это лжи, прокравшейся в их отношения, которые до сих пор казались безоблачными. И кроется эта ложь не в тайнах и недоговоренностях, а в его собственной нерешительности, в неспособности правдиво ответить на внутренние вопросы.
Минуло три часа, как Ронан носился по Парижу в поисках Керри. Попытка застать ее в отеле оказалась безуспешной, но от портье он узнал, что мадемуазель Дойл не съехала. Тогда Ронан стал соображать, где могла она быть в такой час, в день после бури, в минуты смятения и печали.
В конце концов интуиция привела Ронана в Люксембургский сад, где он нашел ее сидящей у фонтана в тени золотистых крон деревьев. И его немало поразило то, что против ожидания она была в обычном своем настроении. Тихая и светлая, с сияющим спокойным взглядом...
Ронан подсел к ней и взял за руку. Керри словно не удивилась, увидев его возле себя.
— Что, Ронан? — спросила она.
— Ты знала, что я найду тебя здесь?
— Почему ты так думаешь?
Пожав плечами, Ронан промолчал.
— Просто я не могла найти более подходящего места, чтобы вспомнить все, что произошло в моей жизни от того момента, как мы встретились, до вчерашнего дня. Я чувствовала потребность разобраться во всем. Знаешь, по прошествии времени некоторые вещи видятся яснее.
— И что же ты поняла, Керри? – осведомился он.
— Вероятно, словами этого не выскажешь... Я вспомнила, как мы встретились, познакомились, вспомнила наш первый день в Нью-Йорке. Меня тогда еще очень удивило, как ты держишь меня под локоть. Казалось, тебе приятно прикасаться ко мне... Признаться, это было лестно, — усмехнувшись, проговорила она. — Подумать только, какой глупой я была.
— Думаешь, я держался за тебя, как за поводыря? Это неправда, Керри. Все дело в том, что ты казалась такой маленькой и ранимой в нью-йоркском столпотворении, такой неприспособленной. Мне хотелось вселить в тебя уверенность. С некоторых пор я сам начал сталкиваться с ощущением беззащитности перед этим миром... И это в самом деле было приятно. Ты в отличие от многих девиц, которых я знаю, воспринимала это с самого начала спокойно, без жеманства. Как должное. Вот я и решил, что вместе нам будет уютно, по-дружески. Да, в этом путешествии я рассчитывал в случае чего на твою помощь, но и сам чувствовал в себе силы позаботиться о тебе... Просто удивительно, что доверие возникло сразу. И за все это время у нас не было ни единого повода усомниться друг в друге.
— Да, Ронан, до вчерашнего дня. Стоит только узнать, что близкий человек от тебя что-то скрывает... Паранойе не нужно искать повода лучше.
— Керри, пойми и меня. Мне не хотелось рассказывать тебе об этом походя, между делом. Я постоянно раздумывал над тем, как и когда это будет правильнее сделать. Но болезнь наступает быстрее, чем приходит правильное решение. Недуг обнаружил себя тогда, когда ни я, ни тем более ты не были готовы к этому разговору... А с другой стороны, было огромное искушение утаить это от тебя. Просто попрощаться и остаться наедине с наступающей теменью.
— Глупо, — отозвалась на его признание Керри.
— Согласен, это глупо. Но я ведь не думал, что будет так больно тебя терять, в особенности слышать голос твоего разочарования, слова сожаления о том, что наша встреча состоялась.
— Ты хотел, чтобы мы расстались, Ронан. Это случилось. Зачем же ты искал меня сегодня? Хочешь уверить в том, что наша встреча не была напрасной? Тебе так важно, чтобы я хранила теплые воспоминания о тебе?
— И да, и нет, Керри. В том, что нашей встречей мы обязаны судьбе, нет никаких сомнений. И то, что мне дорого твое дружеское отношение, — тоже правда. Наше нелепое расставание — это ошибка, которой могло бы не быть, если бы я не переоценил себя. Мне до последнего момента казалось, что если я не окончательно слеп, то все еще властен над обстоятельствами. Как видишь, болезнь меня обыграла... Да и ты оказалась, на мою беду, куда более догадливой, чем я мог предположить, — пошутил Ронан О'Киф, заставив Керри улыбнуться.
— Зачем я тебе, Ронан? И вообще, я ли тебе нужна?
— Еще вчера у меня не было ответа на этот вопрос. Ведь не он меня мучил до сих пор. С самого детства я знал, что однажды ослепну полностью. Эта болезнь — мое наследство, генетическое отклонение. Она у меня от матери, мужчин ее рода так же, как и меня, настигала эта напасть рано или поздно. Я достаточно быстро узнал, что моим сыновьям это не грозит, а сыновьям дочерей — кто знает... Мои сестры — они счастливицы, у них рождаются дочери... Опасность слепоты — это словно грозовая туча над нашим семейством... Но я не умею смиряться. До последнего момента я искал решение. В Нью-Йорк я летал на врачебную консультацию. Во мне еще теплилась надежда. Но все, что мне смогли гарантировать, — это короткое время, в течение которого я еще смогу видеть, стремительно теряя эту способность. Мы встретились с тобой в момент моего отчаяния, когда во мне боролось два побуждения: с одной стороны, желание все бросить и предаться судьбе, а с другой стороны, стремление строить планы на будущее и многое успеть. И твой азарт стал для меня решающим фактором в этом выборе. Воодушевляло то, что ты нуждаешься во мне не меньше, чем я в тебе. И наш тандем был вполне успешным, не говоря уже о том, что и удивительно приятным... Признаюсь, Керри, я сознательно заставлял тебя поверить в то, что делаю все это единственно для тебя. Я искренне хотел стать твоим героем — несмотря ни на что. И до вчерашнего дня я не готов был расписаться в своей ущербности.
— Ты не ущербен, Ронан! — пылко возразила Керри, крепко сжав его руку в своей. — Не смей говорить так о себе. Еще ни с кем никогда я не чувствовала себя так надежно. Мне бы и в голову не пришло, что такой человек, как ты, может нуждаться в моей помощи. И если уж заговаривать об эгоизме, то я этим свойством тоже не обделена. Быть может, невнимательность к тебе не позволила мне заметить твою проблему раньше... А что касается моих вчерашних слов о том, что я сожалею о нашей встрече, мне стыдно за них, Ронан. Что бы там ни было между нами, кто бы ни совершил ошибку, это путешествие останется
