атлетически сложенный, Лёв, ищет чуткую подругу для переписки, а может, большего», – прочитала я.
– Он получил двенадцать ответов. – Сэнди просияла. – Сказал, что мое письмо понравилось ему больше других.
– И что вы ему написали?
– Все как есть, – ответила она. – Что я мать-одиночка. И мне нужен пример для моих сыновей.
– И вы думаете...
– Он будет хорошим отцом. – Она снова села, уставилась в стакан, будто надеялась увидеть на его дне ответы на главные вопросы жизни. – Я верю в любовь, – отчеканила она.
– А ваши родители...
Сэнди помахала рукой, как бы говоря: а они-то тут при чем?
– Мой отец ушел от нас, когда мне, думаю, было годика четыре. И осталась мама и ее меняющиеся бойфренды. Папа Рик, папа Сэм, папа Аарон. Я поклялась, что так жить не буду. И я так не живу. – Она помолчала. – Я думаю... я знаю, что на этот раз я сделала правильный выбор.
– Мам! – Дилан вернулся, с красными от кулэйда[16] губами, держа за руку своего брата. Если Дилан был высоким для своего возраста и худеньким блондином, то этот мальчик, как я догадалась, Тревор, – коренастым брюнетом.
Сэнди встала, нерешительно мне улыбнулась.
– Вы подождите здесь. Мальчики, пойдемте со мной. Давайте покажем даме-репортеру красивое мамочкино платье!
После всего этого – тюрьмы, мужей, частного объявления христианина – я ожидала увидеть что-то отвратительное, достойное разве что фильма ужасов. «Салон для новобрачных» славился таким товаром.
Но Сэнди вышла в прекрасном платье. Облегающий лиф с кристаллами, отражающими свет, декольте, подчеркивающее белоснежную кожу шеи, широкие складки тюлевой юбки, ниспадающие к ногам. Ее щеки раскраснелись, синие глаза сверкали. Она выглядела как фея, крестная Золушки, как добрая волшебница. Тревор с важным видом ввел ее на кухню, напевая: «Вот идет невеста». Дилан, который нес фату, потом надел ее себе на голову.
Сэнди встала под лампой и покружилась. Юбка зашелестела над полом. Дилан рассмеялся и захлопал в ладоши, Тревор во все глаза смотрел на мать с голыми руками и плечами, с развевающимися волосами. Она кружилась и кружилась, а сыновья смотрели на нее как зачарованные, пока она не остановилась.
– Так что вы думаете? – спросила она. Ее щеки пылали, она тяжело дышала. Я видела, как при каждом вдохе груди выпирают из-под плотно подогнанного лифа. Она вновь повернулась, и я маленькие розовые бутончики, вышитые на спине, словно надутые детские губки. – Оно синее? Зеленое?
Я долго смотрела на Сэнди, на ее розовые щеки, молочную кожу, на радостные глаза ее сыновей.
– Полной уверенности у меня нет, – ответила я. – Но я что-нибудь придумаю.
Естественно, к сдаче номера я опоздала. Редактор отдела городских новостей ушел задолго до того, как я вернулась в редакцию: Сэнди показала мне фотографии Брайана и поделилась со мной планами на медовый месяц, почитала детям книжку и пожелала им спокойной ночи, поцеловав в лоб и в обе щеки, плеснула бурбона в наши стаканы с газировкой, мне, правда, поменьше.
– Брайан хороший человек, – мечтательно улыбнулась она, закурила и запорхала по комнате, – как мотылек.
Мне оставили три дюйма газетного пространства, три дюйма под нечеткой фотографией улыбающейся Сэнди. Я села за компьютер, голова чуть кружилась, начала набивать информацию с бланка: имя невесты, имя жениха, имена свидетелей, описание платья, потом нажала на клавишу «Esc», очистила экран, глубоко вдохнула и напечатала:
«Завтра Сандра Луиза Гэрри выйдет замуж за Брайана Перролта в церкви Нашей милосердной госпожи на Олд-Колледж-роуд. Она пройдет по центральному проходу с волосами, заколотыми антикварными гребнями из горного хрусталя, и пообещает любить, почитать и беречь Брайана, чьи письма она хранит сложенными под своей подушкой, и каждое прочитано столько раз, что бумага стала тоньше крылышка бабочки.
«Я верю в любовь», – говорит она, хотя циник мог бы привести убедительные доказательства того, что уж она-то верить не может. Первый муж бросил ее, второй сидит в тюрьме, той же тюрьме, где она встретила Брайана, которого освобождают на поруки за два дня до свадьбы. В своих письмах он называет ее маленькой голубкой, чистым ангелом. На кухне, держа в руке последнюю из трех сигарет, которые она разрешает себе выкурить каждый вечер, Сандра говорит, что Брайан – принц.
Ее сыновья, Дилан и Тревор, придут на свадьбу. Цвет ее платья – морская пена, идеальное сочетание светло-светло-зеленого и светло-светло-синего. Оно не белое, это цвет девственницы, девушки-подростка, голова которой забита розовой романтикой, и не слоновой кости, где белизна смешивается со смирением. Ее платье цвета грез».
Вот так. Немного цветисто и, пожалуй, витиевато. Платье цвета грез. Сразу чувствуется твердая рука дипломированного специалиста, который не зря прослушал курс писательского мастерства. На следующее утро, придя на работу, я увидела на клавиатуре гранки страницы с тремя дюймами моего текста, обведенного жирным красным карандашом редактора. На полях имелась и короткая, из трех слов, надпись: «ЗАЙДИ КО МНЕ». Конечно же, я сразу узнала руку Криса, нашего главного редактора, общительного южанина, которого заманили в Пенсильванию обещанием перевести в скором времени в более крупную газету (и обещанием бесподобной ловли форели). Я осторожно постучала в дверь его кабинета. Крис предложил мне войти. Гранки той же страницы лежали и на его столе.
– Вот это, – его длинный указующий перст нацелился на мою заметку, – что это такое?
Я пожала плечами:
– Это... ну... я встретилась с этой женщиной. Печатала ее свадебное объявление, наткнулась на слово, которое не смогла разобрать, позвонила ей, потом встретилась с ней и... – У меня перехватило дыхание. – И подумала, что ее история интересна другим.
