выплюнула соленую воду и рассекла темную толщу. Ноги беспомощно болтались, пока не отыскали наконец нужный ритм. Вот оно! Вода держит ее, она снова плывет.
— Эй! — встревоженно окликнул Льюис. Элла была почти уверена, что, если сейчас обернется, увидит младшую сестренку Эмили, стоящую на берегу, бледную, трясущуюся, кричащую сквозь слезы: «Элла! Ты слишком далеко заплыла! Элла, вернись!»
Она все же обернулась и едва не рассмеялась, разглядев неловко гребущего к ней Льюиса. Зубы стиснуты, голова высоко поднята (наверное, чтобы не намочить слуховой аппарат). Элла перевернулась на спину, так что волосы раскинулись по воде, и подождала, пока Льюис не поравняется с ней, а потом, коснувшись его ладони кончиками пальцев, снова встала на ноги.
— Знал бы я, что мы соберемся поплавать, — пропыхтел он, — надел бы плавки.
— Я тоже не знала, — извинилась она. — Это был порыв.
— Надеюсь, с вас пока достаточно?
Вместо ответа Элла снова легла на спину и позволила воде нести ее. Сейчас она чувствовала себя яйцом в кастрюле с теплой водой, лелеявшей, ласкавшей, окружавшей ее со всех сторон.
— Да, — сказала она наконец, и они дружно погребли к берегу.
Позже, сидя на пляжном столике, завернутая в пропахшее плесенью одеяло, которое Льюис вытащил из багажника машины, Элла прошептала:
— Вы сегодня спросили меня, о чем я жалею.
— Это было до купания? — спросил он, словно соль отбила у него память.
— До, — кивнула Элла. — Но сейчас я хочу сказать правду.
Она глубоко вздохнула, вспомнив, как вода держала ее, несла, вселяя отвагу. Как, маленькой девочкой, она заплывала дальше, чем другие дети, дальше, чем многие взрослые, так далеко, что Эмили позже клялась, будто с берега сестренка казалась не больше соринки на воде.
— Я сожалею о том, что внучки для меня потеряны.
— Потеряны, — повторил Льюис. — Почему?
— После смерти Кэролайн отец их увез. Переехал в Нью-Джерси и не пожелал со мной общаться. Очень злился… на меня… на Аиру… на всех. И на Кэролайн тоже, но ее не было рядом. А мы были. Я… — Она плотнее закуталась в одеяло. — И я его за это не осуждаю. — Элла опустила глаза, с преувеличенным вниманием рассматривая руки. — Наверное, мне стало легче. С Кэролайн было очень трудно иметь дело, а Майкл так рассердился, что я даже обрадовалась, когда больше не пришлось встречаться с ними. И я нашла самый легкий выход: замкнулась в себе. И больше не пыталась увидеться с внучками. Теперь они для меня потеряны.
— Может, стоит попробовать еще раз? — предложил Льюис. — Что, если они будут рады получить от вас весточку? Сколько им лет?
Элла не ответила, хотя знала, что Мэгги уже почти двадцать восемь, а Роуз — тридцать. Вполне возможно, обе уже замужем, имеют детей, носят другие фамилии и ни к чему им чужая старуха, решившая ворваться в их жизни с грузом тяжких воспоминаний и именем погибшей матери на устах.
— Может быть, — кивнула она, потому что Льюис, сидевший скрестив ноги на пляжной скамье, приглаживая так и не высохшие волосы, не сводил с нее глаз. Он кивнул и улыбнулся, и Элла поняла, что этой ночью ей больше не придется отвечать на вопросы.
30
Жизнь в Принстоне не представляла особых проблем. А вот деньги…
Мэгги скоро поняла, что двести баксов минус двадцатка, потраченная на еду в «Уа-уа» в те дни, когда она не сумела пробраться в студенческую столовую, или в буфет с пиццей, или в кафе-мороженое «Томас суит», плюс украденные кредитные карты (которыми она боялась воспользоваться) — чересчур скудный капитал для начала новой жизни. Денег не хватило бы даже на билет до Калифорнии, не говоря о задатке за квартиру.
— Нужно больше денег, — прошептала Мэгги. Так говорил герой рассказа, который она прочла в другой подобранной книге. Маленький мальчик, сидя в седле игрушечной лошадки-качалки, мог предсказать имена победителей настоящих скачек, и чем яростнее он раскачивался, тем громче шептал чей-то голос в пустом доме: нужно больше денег.
Мэгги взяла в студенческой столовой чашку чая за девяносто центов и принялась размышлять, что делать дальше. Необходима работа, за которую платят наличными. Вроде той, о которой упоминалось в листке, сорванном Мэгги с библиотечной доски объявлений. Во всяком случае, больше ей ничего подобного не попадалось.
Мэгги отставила чашку и осторожно развернула листок пожелтевшей бумаги.
Далее шел номер, начинавшийся с 609.
Мэгги вытащила сотовый, тот самый, что подарил и оплачивал отец — когда приходили прямо в его офис, — и набрала номер. Старческий голос заверил ее, что вакансия все еще свободна. Раз в неделю, обязанности несложные, но добираться до места работы Мэгги придется самой.
— Можете сесть на автобус, — объяснила женщина. — Прямо от Нассау-стрит.
— Вы не возражаете платить наличными? Я еще не успела открыть здесь счет, а дома…
— Наличными так наличными, — деловито согласилась женщина. — При условии, что работа будет выполнена.
Поэтому в четверг утром Мэгги поднялась затемно и, предварительно убедившись, что вещи надежно спрятаны, прокралась через притихшую библиотеку, где еще не включили свет. Заперлась в ванной на первом этаже, пока не услышала, что охранники отпирают дверь. А через десять минут, когда появились первые посетители, выскользнула в коридор и направилась к Нассау-стрит.
— Здравствуйте! — окликнула ее с крыльца женщина.
Мэгги присмотрелась. Худенькая, маленькая, с длинными седыми, распущенными по плечам волосами, одетая во что-то вроде мужской рубашки и легинсы, на глазах темные очки, хотя день был облачным.
— Вы, должно быть, Мэгги, — добавила хозяйка дома и, опершись одной рукой о перила, протянула другую Мэгги. Да она слепая!
Мэгги осторожно сжала хрупкие пальцы.
— Я Коринна. Заходите, — пригласила она Мэгги в большой викторианский дом, казавшийся безупречно чистым, дом, где всякая вещь была на своем месте. В прихожей стояла деревянная скамья, над ней висела разделенная на отсеки полка. В каждом отсеке стояла пара обуви. Плащ и зимняя куртка висели на крючках; зонтик, шляпа и перчатки были аккуратно разложены на другой полке. Рядом с пустой вешалкой стояла белая трость.
— Думаю, работа не покажется вам слишком трудной, — заметила Коринна, отпивая крошечными глотками кофе из лимонно-желтой кружки и загибая пальцы. — Подметать и мыть полы, выбрасывать мусор, стекло и бумагу складывать в отдельные ведра. Рассортировать грязное белье, опорожнить посудомоечную машину и…
Женщина замолчала.
— И что? — спросила наконец Мэгги.
— Цветы, — выпалила Коринна, вызывающе вздернув подбородок. — Я попрошу вас покупать цветы.
— О'кей, — коротко бросила Мэгги.
— Вам наверняка хочется узнать, зачем мне цветы.
Мэгги, которую это вовсе не интересовало, не ответила.
— Потому что я их не вижу. Но знаю, какие они. И как пахнут.
