времени более спокойно относился к своему здоровью. Холодные ванны давно остались в прошлом, и он вежливо отказывался от утреннего купания.
В те дни Альф и Джоан даже не помышляли об отдыхе за границей; тогда никто об этом не думал. Позже они несколько раз побывали за рубежом, но самые счастливые отпуска они проводили с семьей и друзьями на побережье родной страны.
Альф считал 1950-е годы самыми счастливыми в своей жизни. Практика процветала, он мог проводить время с семьей, и вдобавок он вновь стал расширять свои горизонты, как когда-то в юности. У него появилось несколько хобби — одни серьезные, другие не очень.
Одним из самых кратковременных было увлечение «здоровым» образом жизни. Он купил книгу Гейлорда Хаузера «Диета тебе поможет» и был уверен, что, следуя советам на ее страницах, сохранит прекрасное здоровье на многие десятилетия. Гейлорд Хаузер рекомендовал каждый день есть четыре «суперпродукта», о которых в те времена никто не слышал. На кухонных полках стали появляться йогурты, ростки пшеницы, витаминные дрожжи и сырая меласса (черная патока), и Альф упорно поглощал их, правда, не всегда с удовольствием.
Однажды, проглотив ложку патоки, он вспомнил одного старого фермера, который рассказывал ему, что хозяин кормил его самой дешевой едой — клецками с патокой. По словам старика, «клецки застревали в животе на неделю, а патока сразу выходила наружу». Не знаю, какое действие оказывала эта диета на пищеварительную систему отца, но через несколько месяцев он от нее отказался.
Его решение следовать диете Гейлорда Хаузера подвергалось серьезному испытанию в так называемые «фруктовые дни», когда он пытался выполнить другие рекомендации своего гуру. В этот день нельзя было есть ничего, кроме фруктов, смысл заключался в «очищении и детоксификации» организма. Проголодавшись после утренних визитов на фермы, отец приходил домой и получал на обед пару яблок и апельсин. А вся семья тем временем уплетала жаркое из говядины, йоркширские пудинги и картошку, политые ароматным густым соусом. Мне казалось, что матери нравилось его мучить и она умышленно готовила все эти аппетитные блюда в его «фруктовые дни». Он, конечно, не выдерживал напряжения и присоединялся к нам и нашим соусным озерам.
В 1958 году Альф вдруг увлекся игрой на скрипке. Он всегда любил слушать музыку и за год до этого вступил в Тирское музыкальное общество, но теперь решил, что хочет играть сам.
Скрипка всегда была любимым музыкальным инструментом Альфа. У него были пластинки со всеми великими концертами для скрипки, особенно он восхищался такими знаменитыми исполнителями, как Альфредо Камполи и Яша Хейфец. Много лет спустя Джеймс Хэрриот выступал по радио в программе «Пластинки на необитаемом острове»[6]. Он без колебаний выбрал свою любимую пластинку на все времена — Скрипичный концерт Элгара.
Увлечение скрипкой продолжалось два или три года. Альф играл со Стивом Кингом, директором местной школы, и благодаря общей любви к музыке и спорту они стали большими друзьями. Инструментом Стива была виолончель, и они часами играли дуэтом, а также выступали в составе школьного оркестра. В 1958 году Альф писал родителям о своем новом хобби:
«Старый скрипач делает успехи, я стал играть намного лучше. Сейчас я почти так же хорош, как те бедолаги, которых вы слышите на улице. Но мне это нравится! Я хватаюсь за инструмент при любой возможности. Забавно, комната мгновенно пустеет, как только я начинаю пиликать».
Больших успехов он не добился, и семья не особенно поддерживала это его увлечение. Нужно очень хорошо играть на скрипке, чтобы она сносно звучала, и зимними вечерами нам иногда приходилось слушать скрипучие концерты у камина. Работы становилось все больше, и отец не мог много времени посвящать своему хобби; и хотя непродолжительное знакомство со скрипкой доставляло ему удовольствие, в 1960-м его увлечение плавно сошло на нет.
1950-е годы принесли Альфу радость и удовлетворение, но ближе к концу десятилетия начался темный период его жизни. Ситуация постепенно ухудшалась, почти незаметно, но одно событие 1960 года повергло Альфа в бездну депрессии, которая продолжалась около двух лет. Это был единственный период в моей жизни, когда отец стал незнакомым для меня человеком.
Глава 18
Пятница 8 апреля 1960 года началась чудесно для Альфа Уайта. Вместе со своим другом Гаем Робом он отправился в Глазго на международный футбольный матч между Шотландией и Англией. Матч проходил в Хэмбден-Парке, и с ними собирался пойти отец Альфа. Альф всегда радовался этим поездкам. Он не только снова увидит родителей, но и сможет поговорить о футболе с Папашей, — это всегда была самая любимая тема их разговоров.
Письма, которые Папаша писал Альфу и Джоан, неизменно начинались с формальных вопросов о семье, потом он в одном-двух коротких предложениях рассказывал о себе и бабуле Уайт, а остаток письма посвящал подробным отчетам о футбольных матчах, обзорам о состоянии Футбольной ассоциации Сандерленда или своим последним впечатлениям об английской команде по крикету. Эти послания пестрели спортивным сленгом, и письма Альфа родителям, хоть и не настолько перегруженные терминологией, были написаны в том же духе. Джоан обычно читала первые пару строчек и, дойдя до начала четырехстраничного отчета о матче между «Рейнджерз» и «Селтик», передавала письмо мужу.
Приезд сына в Глазго был для Папаши главным событием года, и Альф тоже всегда радовался встрече с ним. Ему никогда не было скучно в компании отца.
Но тот день 1960 года обернулся трагедией. Приехав к дому родителей на Эннисленд-Роуд, Альф задохнулся от ужаса: перед дверью стоял катафалк. Пока они с Гаем ехали из Тирска, отец скоропостижно умер от сердечного приступа. Вместо того чтобы наслаждаться матчем между Англией и Шотландией, Альф готовился к похоронам, а несчастный Гай Роб следующим поездом вернулся домой.
Этот неожиданный сокрушительный удар сбил Альфа с ног. Он потерял дорогого человека и больше года не мог прийти в себя, скатываясь все ниже в своем отчаянии. В конце концов он погрузился в глубокую и серьезную депрессию.
Моя мать, Рози и я приехали в Глазго на похороны Папаши, и я помню выражение лица моего отца в крематории Марихилл. Он был в полном замешательстве, отчаянно пытался сдержать слезы, а все вокруг, и я в том числе, плакали, скорбя о потере близкого и дорогого для нас человека. В тот момент горе раздавило Альфа.
В письме матери вскоре после смерти отца он, пытаясь утешить ее, рассказывает о своих чувствах: «Я знаю, сейчас ты все время думаешь о нем и ощущаешь ужасную пустоту. Я тоже, как ты понимаешь. Но, знаешь, у меня возникло чувство близости с Папашей. Временами я ловлю себя на мысли, что говорю с ним о футболе или других вещах, которые были нам интересны. Все это теперь в прошлом, но я знаю одно: любовь и воспоминания не умирают никогда и служат утешением для живых».
Неудивительно, что внезапная смерть Папаши нанесла Альфу сокрушительный удар: их связывали крепкая дружба и любовь. Для меня смерть Папаши тоже стала сильным потрясением. Мне тогда исполнилось семнадцать, и в сентябре следующего года мне предстояло переехать к бабушке с дедушкой на Эннисленд-Роуд, так как я поступил на ветеринарное отделение Университета Глазго. Мне ужасно жаль, что Папаши не было со мной в мои университетские годы, но самое печальное — он не дожил до литературных успехов своего сына. Он бы необычайно им гордился, с жадностью проглатывал бы все его книги и был бы самым большим почитателем таланта Джеймса Хэрриота.
Он бы гордился всемирной славой своего сына. Альф тоже жалел, что Папаше не довелось почитать его произведения, но он считал, что один знак отличия доставил бы его отцу особую радость.
Однажды, больше тридцати лет спустя, в то время, когда Альф был в зените славы и популярности, они с Алексом Тейлором гуляли и говорили о последней награде Альфа: ему присвоили титул почетного президента футбольного клуба «Сандерленд».
— Знаешь, Алекс, — сказал он, — Папаша был бы в восторге от моих литературных успехов, но главным моим достижением он бы считал именно это звание!
