дороге к каким-то друзьям. Джефф был одет так, как положено фотографу, работающему в сфере моды – зеленые брюки карго, белая футболка, верблюжий свитер с треугольным вырезом, – но выглядел очень расстроенным и был бледен как привидение. Они с Кэт обнялись, и она все еще льнула к нему, даже когда он уже собирался от нее отойти.
Джефф, Джефф, Джефф. Спору нет, совершенно обалденный мужчина. Не менее шести футов роста, довольно смуглый, глаза зеленовато-карие и полные чувственные губы с маленькой продолговатой ямкой на нижней. Слегка вьющиеся каштановые волосы опускаются чуть ниже подбородка, и Джефф обычно заправляет их за уши.
Он фотограф, специализируется на моде. Насколько мне известно, несколько лет работал самостоятельно, и за это время его карьера быстро пошла в гору. Правда, не достиг таких высот, как Кэт, но, с другой стороны, он и моложе ее на шесть лет. Их брак оказался прочным, вопреки предсказаниям тех, кто считал, что Кэт не сможет жить с парнем, который за всю жизнь не прочел ни одного романа от начала до конца. Но Кэт заявила, что сыта по горло угрюмыми миллионерами с Уолл-стрит и эгоистичными мужчинами в стиле эпохи Ренессанса. Самой же Кэт, как она мне сказала, нужен мужчина, который умеет очень хорошо делать что-то одно и хочет прожить с ней жизнь. Человек, с которым ей легко, с которым не придется быть настороже, тот, кому понравится делать ей массаж шеи, снимая напряжение, и кто способен заниматься сексом так, что соседи, слыша ее стоны, иной раз подумают, не стоит ли вызвать полицию. Таким человеком и оказался Джефф. Мне он в общем-то нравится, но между нами всегда ощущается напряжение. Возможно, потому, что он красив и это вызывает у меня чувство неловкости.
Часа в два я решила, что пора сматывать удочки. Я, конечно, переживала за Кэт – она попала в переплет, и я была бы рада ей помочь. Кроме того, я хотела принимать участие в событиях. Но сейчас я стала чувствовать себя пятым колесом в телеге. В дружбе Кэт придерживалась подхода, который в психологии называется компартментализацией; проще говоря, она всех раскладывала по полочкам. Каждый из нас отвечал какой-то конкретной ее потребности, и ни одному не отводилось слишком большой роли. В данный момент Кэт занималась тем, что пыталась свести к минимуму ущерб для работы, а это не относилось к числу моих функций.
Перед уходом мне бы не помешало поговорить с Джеффом, но его монополизировала Лесли, и я рассудила, что сейчас лучше уйти, а потом можно будет вернуться или позвонить. Я сказала Кэт, что ухожу. Кэт рассеянно кивнула, одновременно ковыряясь вилкой в тарелке с салатом, которую к ней пододвинула блондинка пиарщица.
Свой кардиган я нашла на столе в холле, хотя не припоминаю, чтобы оставляла его там. Когда я уже открывала входную дверь, в холл вышел Джефф.
– Как ты? – спросил он с едва заметным акцентом уроженца штата Теннесси. – Кэт рассказала, как ты обнаружила тело.
– Я-то держусь, а вот ты как? Представляю, как тебе тяжело.
Однако по виду Джеффа было трудно сказать, что у него на душе, видно было только, что он взволнован.
– Конечно, – сразу ответил он. – А для Тайлера это будет вообще кошмар. Господи, не представляю, что ему сказать?
Я хотела задать Джеффу еще один вопрос, но тут в холл выглянула одна из пиарщиц и, посмотрев на меня, проворчала:
– Может, все-таки закроете дверь?
Джефф быстро чмокнул меня в щеку, и я вышла на лестницу. К дому только что подъехал фургон телеканала новостей. Водитель пытался найти место для парковки, и я рассудила, что успею скрыться до того, как из фургона кто-нибудь выйдет. Но на тротуаре ко мне подошел молодой парень с микрофоном и видеокамерой. Я бросилась бежать и поймала на Парк-авеню такси. Едва я плюхнулась на заднее сиденье, как вдруг поняла, что у меня все болит: голова, спина, ноги, даже мозги. Смерть Хайди породила множество вопросов. От чего ее рвало? Была ли она наркоманкой? Одна ли она была этой ночью? Если да, то почему она никому не позвонила, когда почувствовала себя плохо? У меня были вопросы и к Кэт, некоторые вещи не давали мне покоя все утро. Например, почему она провела выходные в Хэмптоне, тогда как ее муж и сын были в загородном доме? Зачем ей понадобилось видеть Хайди в такую несусветную рань в воскресенье? И наконец, почему она была так уверена, что с Хайди случилось что-то страшное?
Мне не терпелось получить ответы на все эти вопросы. Но, с другой стороны, я побаивалась того, что могу узнать. Интуиция мне подсказывала, что в ближайшие несколько дней жизнь Кэт превратится черт знает во что.
Глава 4
Редакция журнала «Глянец» занимала весь десятый этаж здания на углу Бродвея и Пятьдесят шестой улицы. Все помещения группировались вокруг большого, поделенного на отдельные боксы открытого пространства, которое у нас называли «оркестровой ямой». В боксах располагались производственный отдел, фоторедакция, художественная редакция и кабинеты нескольких младших редакторов и авторов. Раньше все это пространство занимали традиционные офисы, но Кэт примерно через полгода после того, как стала главным редактором, все переделала и оформила в стиле классической студии новостей. Вряд ли она рассчитывала, что кто-нибудь будет влетать в редакцию с криком «Срочно в номер! Гвинет Пэлтроу не выдержала эпиляции воском зоны бикини и взмолилась о пощаде!». Ничего подобного. Кэт сказала, что стремилась добиться идеального сочетания шума, энергии, зависти и сексуальной химии. Насколько я могу судить, она в этом более чем преуспела.
В понедельник утром, в начале десятого, когда я ввалилась в редакцию с булочкой и большим бумажным стаканом кофе, в «оркестровой яме» практически никого не было. Только фоторедактор сидел за своим столом в черной рубашке с кружевными оборками и листал журнал да слышно было, как боксах в восьми от него кто-то из производственного отдела открывает окно. В «Глянце» вообще редко кто приходит на работу раньше десяти, но я полагала – и, как выяснилось, ошибочно, – что именно сегодня народ соберется пораньше, чтобы узнать подробности о смерти на Девяносто первой улице. Кабинет Кэт, одна из стен которого представляет собой сплошное окно, находится в дальней части «ямы»: сейчас в нем было темно.
Я повернула налево и зашагала к своему кабинету по длинному главному коридору. Я не ожидала увидеть кого-нибудь еще, поэтому когда, проходя мимо ниши, где стоял ксерокс, вдруг увидела Кипа, вздрогнула от неожиданности. Кип – это Киппинджер, заместитель редактора, он снимал копию с какой-то книги. Кип примерно моих лет, до того как Кэт переманила его в «Глянец», он работал продюсером в передаче «Доброе утро, Америка». У нас он возглавлял отдел публикаций. По образованию ему следовало бы работать в журнале, на телевидение он забрел только временно. Кажется, он занимался в основном темами, касающимися болезней, например, синдрома раздраженного кишечника, хотя по его манере говорить можно было подумать, что он курирует репортажи из зоны военного конфликта. Его появление в «Глянце» вызвало большой шум, потому что он оказался единственным мужчиной нормальной ориентации (то, что в пригороде у него жена и двое детей, значения не имело), и все решили, что он невероятно привлекателен – рыжие волосы, молочно-белая кожа, усыпанная веснушками, голубые глаза. Кажется, никто, кроме меня, не замечал, что у него непропорционально маленькая голова. На мой взгляд, он заносчивый и самодовольный, и это отражается на его работе. Например, в статье про секс, которую редактировал, он предложил читательницам сделать мужчине комплимент в постели такой фразой: «А у тебя есть разрешение на ношение этой штуки?» К счастью, потому что я работаю в «Глянце» давно, мои статьи по-прежнему редактирует Полли, ответственный редактор.
– Доброе утро, – поздоровалась я.
– Что-то мы сегодня рановато.
Замечание Кипа прозвучало не слишком любезно, к тому же это была одна из тех пассивно-агрессивных фразочек, на которые непонятно как реагировать.
– То же самое я могу сказать и о тебе.
– Ты слышала новость?
– Ты имеешь в виду смерть няньки Кэт?
– Да. Ты не знаешь, что там стряслось?
Кип наморщил веснушчатый лоб с таким видом, будто боялся, как бы эта смерть не испортила ему весь
