церкви изречение: «И в самой жизни мы на волосок от смерти». Только что оно буквально подтвердилось. Ее недавнее спасение от кровавой расправы казалось ей не иначе как волшебством, с которым она еще не до конца свыклась, недоверчиво наблюдая за прочими чудесами, по-прежнему происходившими вокруг, когда она уже была вне опасности. Хоть и смутно, но все же она мысленно начала поиск быстрого и эффективного способа подобающим образом отблагодарить людей, так самоотверженно бросившихся ей на помощь, — этих монахов-воинов, не ожидавших никакой награды.
В те дни, когда патриарший дозор только начинал свою деятельность, до Морфии доходили слухи о ветхих старикашках, и, несмотря на последующие опровергающие сведения, она в беспечности своей доверяла наветам, что, дескать, это неумехи, чуждые потребностям мира, в котором пребывала сама королева. Теперь, когда она была прямо и безоговорочно обязана им жизнью, Морфия не допустит, чтобы кто-либо из ее окружения принижал их или относился к ним с пренебрежением. Только глупец, категорично заявляла она самой себе, будет полагаться на мнения других о чем бы то ни было, даже не попытавшись дознаться правды. Морфия Мелитенская никому не позволит одурачить себя — она едва не опустилась до этого, по собственному признанию, но теперь с этим покончено.
Даже Балдуину, ее супругу, свойственно было снисходительно фыркать, едва речь заходила о новом патриаршем воинстве. Король не придавал дозору особого значения, несмотря на то что это политическое объединение приносило ему ощутимую пользу. Морфия знала, что довольно быстро и без труда сможет изменить точку зрения мужа, и вознамерилась подступиться к нему, как только вернется домой. Предводитель дозорных Сент-Омер, кажется, с неподдельным прямодушием отверг ее посулы благодарности и награды, и у Морфии не закралось ни малейшего подозрения, позволяющего усомниться в его честности и искренности. Такие качества выделяли монаха и его собратьев из ее круга, сильно отличая их от прочих мужчин, и Морфия дала себе слово найти средство, в высшей степени достойный способ вознаградить их, не нанося урона ни их чести, ни их бескорыстию.
Она все еще обдумывала про себя разные ухищрения и пути для достижения своей цели, улыбаясь от предвкушения, когда ее спасители вернулись с небольшой опрятной повозкой, выложенной изнутри подушками, на которой и довезли королеву до самого дворца.
ГЛАВА 2
Сдвоенный вход в конюшни, где с королевского разрешения теперь размещались миротворцы патриарха, заметить было не так-то просто, если не знать наверняка, что ищешь. Так думал Сент-Омер, подходя к проемам, ничем не похожим на двери. Вокруг царило запустение, и единственным признаком жизни можно было считать негромкий стук: в огороженном загоне у старинной южной стены топтались несколько лошадей.
Приблизившись, Сент-Омер различил на фоне ярко освещенной белой каменной кладки фигуру человека. Тот сидел у большего по размеру прямоугольного проема, прислонив обитую кожей спинку стула к стене, и, казалось, крепко спал. Одет он был в такую же ничем не примечательную коричневую бумазейную хламиду, что и сопровождающие Сент-Омера. Всем им было известно, что этот человек — часовой, поставленный здесь для преграждения доступа посторонним не только в сами конюшни, но даже и просто ко входам в них.
Эти входы даже вблизи невозможно было принять за двери. Они являли собой бреши, выбитые в стене, загораживающей зияющий проем древней пещеры на юго-западном склоне Храмовой горы. Вероятно, ограду построили, чтобы хранить внутри некие припасы. Отверстия в ней были неодинаковы, неправильной формы, и неискушенный наблюдатель усмотрел бы в них не что иное, как два огромных черных пролома с зазубренными краями, совершенно не заслуживающие внимания, поскольку над ними, затмевая их, царил величественный живописный холм, увенчанный бывшей мечетью аль-Акса, Куполом Скалы — одной из трех исламских святынь, наряду с Меккой и Мединой. В год 1099-й, когда был взят Иерусалим, великолепная мечеть была осквернена и переоборудована в королевский дворец для здешних христианских монархов. Сейчас она служила жилищем Балдуина Второго и его супруги Морфии.
Часовой приоткрыл глаза и поднялся, зевая и потягиваясь. Сент-Омер со своим отрядом приблизились ко входу, и стражник поспешил отодвинуть перекладину, преграждавшую путь в загон для лошадей. Он держал ворота открытыми до тех пор, пока все всадники не оказались внутри и не спешились. Сент-Омер и другой рыцарь, Гондемар, уже успели расседлать коней, но, едва они собрались приступить к их чистке, как к ним подошел тот самый стражник и объявил, что старшие собратья держат совет. Ему было велено позвать отсутствующих, как только они вернутся.
Оба рыцаря переглянулись, а Джубаль подошел к Сент-Омеру и взял у него из рук поводья.
— Я позабочусь о лошадях, — заверил он. — А вам лучше пойти на ваш совет. Не забудьте рассказать им, как вы встретились с королевой.
Сент-Омер встрепенулся и пристально поглядел на слугу, выискивая в его лице насмешку, но Джубаль был, как всегда, невозмутим и держался вполне обыкновенно.
— Благодарю, Джубаль, я не забуду, — ответил Сент-Омер и кивком позвал Гондемара за собой в конюшни.
Оба входа выводили на большую пустую площадку, но чуть подальше начиналась другая стена — земляная, возведенная для защиты от ветра. В ней еще сохранились широкие проемы с деревянными дверьми. Одно ответвление этой стены уводило вбок, второе примыкало к нему в середине под прямым углом, деля обширное пространство на две части. Потолок, выдолбленный в самой скале, был высок — приблизительно в два человеческих роста, но вправо и влево он постепенно понижался, нисходя плавной аркой. Пахло сеном и лошадьми: справа, на отгороженном стеной участке, находились бывшие стойла. Теперь, после десятков лет запустения, они претерпевали реконструкцию. Левая половина тоже была разгорожена на множество небольших, неуютных и скудно меблированных помещений. Позади жилого пространства, подальше от входа, располагался еще один отсек, отгороженный от других высокой и прочной брусчатой стенкой. Сбоку в него вела узкая дверь — там монахи могли уединяться для молитвы или устраивать собрания.
У двери также стоял на страже человек — на этот раз рыцарь, но без знаков отличия, в простой белой накидке поверх брони. Он насторожился, едва Сент-Омер и Гондемар приблизились к главному входу, и всматривался в них до тех пор, пока они не оказались с ним лицом к лицу. Затем стражник неестественно торжественным голосом спросил, зачем они пришли. Оба по очереди что-то прошептали ему на ухо, и только тогда рыцарь заметно успокоился.
— Я все время опасаюсь, что кто-нибудь забудет пароль, — едва слышно произнес он. — Я так давно не посещал собраний. С благополучным возвращением вас, братья. Были ли приключения?
Сент-Омер снял пояс, на котором висели ножны с мечом, и положил к ногам стражника.
— Да, были, — ответил он, — уже в последний момент. А в самом начале мы предотвратили налет примерно в пяти милях отсюда. Тоже большая банда.
Гондемар, последовавший примеру Сент-Омера и сложивший оружие на землю, выпрямился и, кивнув на запертую дверь, спросил:
— Что там?
Жоффрей Биссо пожал плечами:
— Я знаю ровно столько, сколько и вы, но повод достаточно веский, раз решили провести общее собрание. Вскоре и я буду знать, в чем там дело, а пока могу только сказать, что оно связано с новоприбывшим, неким Андре де Монбаром. Знаете такого?
Гондемар покачал головой, а Сент-Омер кивнул:
— Да, знаю… вернее, знавал. Я с самого детства ничего о нем не слышал. Известно тебе, откуда он прибыл?
— Судя по наружности, прямо из Франции. Настоящий франт. Он приехал сегодня, ближе к вечеру, и сир Гуг тотчас же велел всех созвать. Сент-Аньян и Мондидье как раз отлучились в город с поручением к архиепископу, поэтому собрание пришлось отложить и дожидаться их. Все только-только началось, получаса
