получше, и явь придвинулась ближе. Женщина больше не держала его за руку, свет уже не так немилосердно резал глаза, и спиной рыцарь ощущал некую поверхность, хотя не помнил, когда он успел привалиться к стене.
Стефан знал, что сны порой бывают чрезвычайно запутанными, и он уже начал понемногу раздражаться. Затаив дыхание, он медленно открыл глаза и плотнее прижался к стене, а затем повернул голову, чтобы посмотреть на женщину рядом с ним. Оказалось, что она исчезла, словно и не бывало — Сен-Клер один стоял в незнакомом проулке, меж высящихся по бокам высоких строений глухой каменной кладки. Поблизости пролегала оживленная улица — источник услышанного им шума. Это немногое успел заметить рыцарь, прежде чем земля стремительно надвинулась на него и он лишился сознания.
— Брат Стефан!
Чей-то голос опять звал его издалека — пронзительно и настойчиво, так что Сен-Клеру никак не удавалось от него отвязаться, хотя он недовольно мотал головой и старался перевернуться на другой бок, чтобы снова забыться сном.
— Брат Стефан! Сир Сен-Клер, проснитесь же!
Он открыл глаза, щурясь на свет, и увидел над собой неясные очертания какого-то человека. Вспомнив боевую выучку, Сен-Клер молниеносно откатился назад и потянулся за кинжалом. Кинжала не было — как не было и пояса, на котором он обычно висел, а его стремительный бросок на самом деле был ленивым и вялым поворотом, достойным последнего пьянчужки. Рыцарь нахмурился, все еще мучаясь от чрезмерно яркого света, и вгляделся в фигуру, нависающую над ним.
— Брат Стефан? Вы это или нет? Вы ведь брат Стефан, из ордена бедных ратников воинства Христова?
— А ты кто?
Вопрос получился не совсем членораздельным, но на него последовал немедленный ответ:
— Это все-таки вы! Хвала Господу, а мы-то уже вас совсем похоронили.
Сен-Клер сделал над собой невероятное усилие, стараясь прийти в себя. Он снова помотал головой, чтобы прояснить мысли, и попытался сесть. Человек принялся ему помогать, обхватив одной рукой за плечи, а другой поддерживая за колено. У Стефана не хватало сил даже на то, чтобы оттолкнуть незнакомца, и ему не оставалось ничего другого, как привалиться к нему и перевести дух, изнемогая от тревоги и отчаяния.
Вскоре он все же заставил себя выпрямиться, хоть и в сидячем положении, и наконец присмотреться к себе. Взгляд сам собой упал на запястья, на которых алели полоски содранной кожи, так что проступило живое мясо, а затем переместился ниже, на коричневую холстину рубахи, доходившей рыцарю до колен. Сен-Клер никогда не носил подобной одежды.
Стефан хотел расспросить незнакомца, но губы у него запеклись. Он кашлянул и попытался сплюнуть — ничего не вышло. Наконец ему удалось выдавить из себя хрип, совершенно не похожий на его прежний голос:
— Где я… кто ты такой? Сначала это. Кто ты?
— Я — Джакомо Версаче, брат Стефан. Я служу у вас в сержантах… то есть не у вас… но я новенький. Вы меня еще не знаете, а я вас видел несколько раз после того, как меня приняли в братство.
Сен-Клер мучительно пытался собрать во рту побольше слюны, чтобы разговаривать как подобает.
— Может, и так, — просипел он. — Вообще-то я должен бы вспомнить тебя, но ничего не получается. Где я теперь, как я сюда попал?
— Мы в проулке, неподалеку от ювелирных лавок, но я сам не понимаю, как вы здесь оказались и где были раньше. Я шел мимо и увидел, что вы лежите прямо на земле. Я решил, что это какой-то убитый или пьяный, и пошел бы дальше своей дорогой, если бы не ваша бледность. Хвала Господу, что я задержался, потому что воистину узрел чудо — настоящее воскресение Лазаря.
Сен-Клер задумался, силясь понять, к чему клонит сержант, и затем переспросил:
— Лазарь, говоришь? Это ты обо мне?
— Ну конечно о вас. Мы уже больше месяца назад пропели реквием по вашей душе. Мы ждали десять дней, а потом решили, что вас где-то подстерегли и убили, так что не осталось и следа, хотя мы изъездили все вдоль и поперек… Где же вы были? Откуда вы сейчас?
— Что значит, откуда я сейчас? Я все время был тут, гулял по Иерусалиму, когда вернулся из дозора… — Сен-Клер замялся. — Когда же — вчера? Да, наверное. У нас двое убитых: один англичанин — Осберт Йоркский и еще Гримвальд Брюссельский. Попали в заваруху с бандой сарацин.
— Это было больше месяца назад, брат Стефан. Вот тогда вы и пропали, а мы все подумали, что вас и в живых нет.
Сен-Клер долго молчал, а затем протянул сержанту руку.
— Будь добр, помоги мне встать. Думаю, ты правильно сделаешь, если теперь проводишь меня к братьям, и как можно скорее. Мне отчего-то дьявольски неможется, и разум у меня мутится. Отведи меня к Храмовой горе.
Очнувшись в очередной раз, Сен-Клер уже знал, где он, и помнил, как лег в постель. Правда, он был в совершеннейшем неведении, сколько времени прошло с тех пор, но позже ему рассказали, что он впал в забытье на целых двое суток и просыпался только раз, и то на короткое время, а затем снова утратил сознание на пять дней.
Позже, когда Сен-Клер оправился от болезни, он слышал, как Гуг де Пайен делился с Годфреем Сент-Омером своими мыслями, что, очевидно, тело молодого монаха сильно нуждалось в отдыхе и восстановлении. Придя в себя после богатырского сна, Стефан был столь голоден, что готов был съесть собственного коня. Он заметил, что все приглядываются к нему, все еще беспокоясь за его самочувствие, но никто больше не пытался расспрашивать его, как это было в день его спасения и возвращения.
Его тогдашнее появление в конюшнях Храмовой горы вызвало настоящую суматоху, так что сравнение с воскресшим Лазарем, удачно высказанное его спасителем-сержантом, оказалось вполне оправданным. Друзья Стефана и остальная братия с разинутыми ртами столпились вокруг, трогая его и ощупывая его одежду — для пущей уверенности, что это действительно он, живой и здоровый.
Потом все замучили его расспросами, на которые Стефану нечего было сказать, потому что он абсолютно ничего не помнил из того, что произошло после его мнимого исчезновения. Друзья тщетно напоминали ему, что в тот день он вернулся из долгого и изнурительного патрульного рейда. Погнавшись за бандой сарацинских мародеров, его отряд доехал до самого разбойничьего гнезда — города Аскалона, что в двадцати двух милях к северо-западу от Иерусалима. Разбойники тогда совершили налет и разграбили караван, благополучно прошедший от Эдессы почти до стен Иерусалима. Путникам оставалось дороги всего несколько часов, но тут они и попали в ловушку.
Стефан с отрядом прибыл на место стычки менее чем через час после ее окончания, уже на закате, и решил немедленно пуститься в погоню. Через двое суток, после многих часов преследования банды по каменистой пустыне — разбойники умело заметали за собой следы, — пересекая русло высохшего ручья, отряд попал в засаду. Дозорные разбили противника и даже отвоевали отнятое у каравана добро, зато недосчитались двух собратьев.
Благополучно вернувшись в конюшни, Стефан отчитался братии о происшествии и, поскольку был весьма подавлен, ушел, по своему обыкновению, гулять в город. Ему хотелось побыть одному, подальше от разговоров, чтобы на свой манер оплакать погибших товарищей.
Вечером он не вернулся, и были учинены тщательные поиски, которые показали, что Стефан не был замечен ни в одном из своих излюбленных мест. Розыски продолжались еще три дня; в них принимали участие королевская стража и многие боевые рыцари, высоко ценившие деятельность бедных ратников, и самого Сен-Клера в особенности: молодой монах успел всем полюбиться за свои радушие и доблесть.
В конце концов все вынуждены были признать, что не осталось такого места, куда не заглядывали бы в надежде обнаружить молодого рыцаря, и подтвердили во всеуслышание, что не нашлось ни крупицы сведений о том, куда брат Стефан мог подеваться и что с ним могло приключиться.
