стульев, расставленные вкруг просторной залы, и силуэты сидящих на них людей. Отдельные подробности фигур разглядеть пока не удавалось, зато в полутьме ясно проступали чередующиеся белые и черные квадраты напольных плит.
В заключение литании, длиннейшей из всех, что Гуг заучил накануне, два человека крепко взяли его за запястья и, надавив ему на плечи, поставили на колени. В таком положении, подавляя в себе желание воспротивиться, Гуг должен был произнести клятву, мрачнее и ужаснее которой трудно было измыслить. В ней призывались пытки, четвертование, смерть и проклятие на него самого и на весь его род в случае предательства и разглашения тайн, которые ему предстояло узнать.
Гуг дал клятву, как того требовал ритуал, и ему позволили встать с колен. Стоящие рядом легко приподняли его и повлекли куда-то — как показалось Гугу, в дальнюю оконечность палаты. Там его снова остановили и развернули лицом к верхнему источнику света, который сиял теперь меж двух высоких колонн, отчего стал похож на некий проем или отдушину. Неизвестный голос, громче и торжественнее прежних, заговорил на неведомом языке. Гуг ощутил, что вокруг него столпились чьи-то фигуры, а затем в полумраке произошли некие быстрые перемещения, несколько одновременных изменений, худшее и самое неожиданное из которых заставило сердце Гуга затрепетать от страха. Стоящий впереди смутный, но все- таки ясно различимый в прибывающем свете силуэт неожиданно отделился от общей толпы, быстро пригнулся, словно подбирая что-то с пола, затем обернулся и стремительно приблизился к Гугу. Размахивая тяжелой булавой, незнакомец метил ею прямо юноше в голову.
Неожиданно свет погас, и за Гуга сзади крепко ухватились множество рук, так что он не мог и пошевельнуться. Они потащили его, отводя от смертоносного удара, потянули назад и вниз, понуждая упасть на спину, так что удар пришелся по косой и булава лишь задела Гугу висок.
Ошеломленный и ошарашенный, не в силах вырваться из железного захвата держащих его многочисленных рук, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди, Гуг опрокидывался все дальше, удивляясь, почему он до сих пор не на полу. Его волочили и тащили, поворачивая его безвольное тело так и эдак, и в какой-то момент Гугу почудилось, будто его оборачивают некой тканью.
Затем, с обескураживающей быстротой, пальцы, вцепившиеся в него, разжались, а все посторонние звуки и движения прекратились. Наступила полная тишина. Устрашенный сверх всякой меры, Гуг лежал неподвижно, затаив дыхание и крепко зажмурив глаза, пытаясь предугадать, что же воспоследует. Ему казалось, что он уже умер, судя по величине дубинки, которой огрел его неизвестный противник. Как ни странно, последствий от удара совершенно не чувствовалось. Все ощущения, в том числе и боль, отсутствовали; Гуг ничего не видел, ничего не слышал, только удары сердца глухо отдавались в ушах. Разве может быть у мертвеца сердцебиение — или это просто воспоминания из прошедшей жизни? Где он теперь — все в той же прихожей или душа его в мире ином, ждет прихода высшего Судии?
Медленно и робко Гуг приоткрыл глаза, но не увидел ничего, кроме полнейшей и зловещей тьмы, густой и непроницаемой, словно налившейся ему под веки. Молчание, мрак и совершеннейшая неподвижность вокруг вместе с отсутствием боли и прочих ощущений окончательно убедили Гуга, что он и в самом деле умер. Но едва он начал мысленно взвешивать особенности своего нового состояния, как тишину прорезало тихое позвякивание и во тьму хлынул свет: человек с зажженным факелом раскрыл перед Гугом некий проем.
Его вновь сковал ужас, а сердце усиленно заколотилось. Незнакомец, стоявший в проеме с факелом, поднес к пламени свечу, и тут же отовсюду протянулось множество рук, тоже держащих свечи, отчего все пространство стало быстро наполняться светом. Гуг хотел перевернуться и встать, но обнаружил, что не в силах пошевелиться. Чья-то рука мягко легла ему на лицо, давая знак лежать смирно. Над ним склонилось множество голов. Человек в накидке с капюшоном, стоящий в ногах юноши, подал знак, и остальные поспешно опустились на колени возле распростертого тела Гуга. Он снова почувствовал, как они подхватили его и стали поднимать, по-прежнему не позволяя пошевелиться.
Наконец Гуг ощутил под ногами пол. Одеревеневший, он раскачивался, словно дверь на петлях, пока ему не придали вертикальное положение. Тогда руки, державшие его, одна за другой разжались, и он остался стоять, глядя на человека в капюшоне, выросшего прямо перед ним. По огромному росту и мощной фигуре Гуг сразу угадал, кто этот незнакомец.
Сир Стефан Сен-Клер откинул капюшон, и его лицо озарилось довольной улыбкой.
— Во что ты одет? — спросил он Гуга.
Изумившись такому суетному вопросу, тот осмотрел себя и смутился, поскольку не смог определить, что это за странное одеяние.
— Я не знаю, мессир, — пожал он плечами и понял, что завернут в тугие белые пелены, сковывающие все движения.
— Это саван, — строго пояснил Сен-Клер. — Тебе известно, что это такое?
Гуг еще раз бросил взгляд на свое облачение.
— Да, мессир. В него обряжают покойников, перед тем как хоронить.
— Верно. Знаешь ли ты, почему он на тебе?
— Нет, мессир.
— Обернись и посмотри, где ты только что побывал.
Руки стоящих подле снова подхватили Гуга и осторожно его развернули, предохранив от падения, поскольку он в ужасе отшатнулся, когда увидел прямо у ног разверстую пустую могилу. В глубине ее белел голый череп, а под ним — пара бедренных костей, сложенных крест-накрест. Ошеломленный Гуг долго созерцал яму, в которой он, несомненно, недавно лежал. Неудивительно, подумалось ему, что он так долго падал. Наконец сир Стефан снова обратился к нему:
— Ты умер и был погребен. Затем свет возвратился, и ты воскрес для новой жизни. Ты возродился, ты сейчас новорожденный, совершенно иной — член нашего древнего братства. Твоя прежняя жизнь осталась позади, ее следует забыть, выбросить из головы и отречься от нее, поскольку ты воскрес для освящения, для служения правде и поиску ее, для возвращения былых устоев. Приветствуем тебя, брат Гуг, от лица всей братии ордена Воскрешения в Сионе. Теперь, когда ты совершил восхождение к нам, ты допущен к знанию нашей древней и священной правды, и первым шагом на пути к нему будет облачение тебя в одежды посвященного.
Сир Стефан отступил на шаг и подал знак стоявшим поодаль четверым братьям в белых мантиях. Те подошли и обступили Гуга, быстро совлекли с него узкий саван и грубую джутовую нательную рубашку, перетянули ему талию пояском из овечьей шерсти, а сверху накинули ослепительно белый покров из дорогой ткани. Затем они отступили в сторону, и Гуг увидел, что все присутствующие также освободились от черных накидок и оказались в сияющих белых одеждах, подобных той, что была теперь на нем. Впрочем, кое-где мелькал черный цвет, но лишь как украшение на белом одеянии, и Гуг догадался, что черные узоры обозначают различие по статусу среди братии, поскольку одинаковых рисунков он не отметил. Палата также преобразилась, и вся ее обстановка, включая потолок, стены, пол и мебель, удивляла строгостью сочетания черно-белых элементов.
Сир Стефан выступил вперед, протягивая руки к новообращенному крестнику, и сердечно обнял его. Затем пришла очередь отца и деда поздравить очередного родственника со вступлением в братство. Все остальные последовали их примеру, и каждый присутствующий заключил Гуга в крепкие объятия.
Гуг с большим удивлением узнавал некоторых своих знакомых среди братии, попутно размышляя о том, что с ним сейчас произошло, и о том, сколько загадок занимало его разум до сегодняшней ночи, а теперь на них неожиданно нашлись ответы. Он вспоминал, а в голове его все новые и новые подробности укладывались на отведенные им места. Он пережил восхождение и теперь знал, что это такое. Он воскрес из мертвых, хоть и символически, испытал смерть и погребение и теперь вернулся к свету, к жизни. С этого момента он в буквальном смысле новый человек, с новой, пока неведомой будущностью.
Позже, когда все вечерние ритуалы подошли к концу и собрание стало потихоньку расходиться, Гуг обнаружил, что сидит в ярко освещенной прихожей, предваряющей палату, и угощается вином в компании отца, деда и крестного. Когда в их неспешной беседе возникла пауза, сир Стефан поставил чашу, сложил руки на мощной груди и так резко откинулся на спинку стула, что тот едва устоял на задних ножках. Гуг поглядел на него, ожидая, что скажет славный рыцарь, но Сен-Клер не торопился прервать молчание. Он лишь удивленно поднял бровь, словно желая задать вопрос. Гугу оставалось теряться в догадках.
— Простите, мессир, — озадаченно поглядел он на сира Стефана, — мне показалось, что вы хотели
