даже самого больного разума.
Пространство быта, обитель рутины и серости, вывернулось вдруг наизнанку и, сохраняя (словно успокоительную приманку) прежнюю форму, обрело вдруг новую, фантастическую, враждебную сущность.
Ловушка! Ловушка!
После очередной серии ударов по двери и окнам Дмитрий остановился и в отчаянии простонал:
— Дверь деревянная! Окна обычные! Сигнализации нет! На волю хочу!! Мудак… Мудак последний!!
И от звуков своего же собственного голоса стало ему тошно и противно.
И, наконец, его охватила полная апатия.
Апатия эта постепенно наполнила его изнутри, как наполняет стакан густая, вязкая жидкость, которая лишь чуть заметно подрагивает, когда стакан потрясут, и снова замирает в стеклянной недвижности.
Иногда, время от времени, его ещё сотрясали запоздалые приступы активной деятельности.
Тогда он снова начинал метаться, подпрыгивать и дёргать за все ручки и выступы, которые попадались ему по пути.
Но потом апатия и безразличие вновь брали своё.
И третья их сестра, сонливость, пришла в свой черёд.
И уже уставший и опустошённый до предела, Дмитрий в каком-то приступе самого наплевательского отношения к своей судьбе вынул из сумки своей украденный радиотелефон и снова подключил его к розетке.
«Вызову службу спасения» решил он. «Скажу — дверь заклинило… А они мне: «Какого хуя?!» А я им: «А хуй знает!» Ну запомнят, конечно… Опознают при случае… Да и хрен с ним! Хозяев дожидаться — точно срок намотать. Рискну!»
Он долго копался среди разбросанных по всей квартире книг, газет, журналов и справочников.
После минут пятнадцати такого поиска нашёл он довольно свежий (прошлогодний) телефонный справочник.
С трудом перелистав страницы разбитыми в кровь, распухшими как варёные сардельки пальцами, нашёл Дмитрий телефон службы спасения.
Снял трубку.
Набрал номер, морщась от боли и дуя на кончики пальцев после каждого нажатия на кнопку.
И (странное дело!) Дмитрий нисколько уже не удивился, когда на другом конце линии ровный и безжизненно спокойный женский голос произнёс: «Плоть нельзя держать взаперти. Ваша работа окончена. Пожалуйста, отключите телефон».
«Пиздец» подумал Дмитрий и замер с трубкой у уха, нарушив тем самым распоряжение этой странной женщины с механическим голосом.
Щелчок. Короткие гудки в трубке сменила тишина. Тишина, которая воистину была для Дмитрия гробовой.
Тишина зарытого в землю гроба.
Дмитрий попытался набрать номер ещё раз.
Потом набирал первые попавшиеся номера, выбирая их наугад из справочника. Потом просто беспорядочно давил на кнопки.
Тишина. Словно после первого звонка кто-то наказал его за непослушание, оборвав или обрезав кабель.
Он положил трубку на аппарат.
«Господи» подумал Дмитрий «как же выть то хочется!»
Он услышал как по подоконнику стучат капли. Быстро, но монотонно.
На одной, до бесконечности затянувшейся ноте.
«Это не дождь» подумал Дмитрий в лёгкой, но уже обступившей его со всех сторон дремоте. «Снег на крыше тает… Март…»
Дмитрий подошёл к сумке. Медленно, с трудом вынул из неё ворох украденных вещей и бросил их на пол посреди комнаты.
— На подавись! — закричал Дмитрий. — Подавись, сволочь! Жри!
И, прыгнув на этот ворох, начал бешено топтать его ногами.
— Видеомагнитофон?! Хрен посмотришь! Кулончики?! Хуй поносишь!!
Потом он стучал в стену кулаком, бросал в окно всё, что попадалось ему под руку.
Иногда, не заботясь уже более о скрытности, начинал он орать и стучать по батарее.
— Хозяева?! Срок?! Нет тут хозяев! Я тут хозяин!
Квартира, раз ухватив, крепко держала его капканьей хваткой. Даже звуки, казалось, не в состоянии покинуть это заколдованное место и вынуждены с тем же отчаянием биться о стены и стёкла и затихать, словно смирившись перед этой незримой, но неодолимой преградой.
Окончательно утратив силы, на ватных, подгибающихся ногах, Дмитрий снова подошёл к двери.
— Выпусти, сволочь! — с угрозой сказал он. — Я тебе всё отдал. Слышишь? Нет у меня ничего! Ничего нет! Выпусти, а то я всё тут разнесу! Открывай, сука подлая!!
Но и этот выкрик замер. И вновь наступила тишина.
«Всё, пойду в спальню» решил Дмитрий. «Устал я уже от всей этой чертовщины. Прямо полтергейст какой-то… Пускай хозяин приходит… пусть хоть кто-нибудь придёт… Деньги отдам… Надо — ещё займу… Может, договоримся… А не договоримся — и ладно. Да только ведь… Ведь не придёт… никто… сюда».
За окнами уже темнело.
Дмитрий посмотрел на часы.
Половина шестого.
«Пять с лишним часов я тут бьюсь» подумал Дмитрий.
И с горькой иронией добавил: «Вместо пяти минут».
Кровать была односпальная, но довольно широкая.
И он не лёг, а упал на неё. И почти сразу же заснул.
Он лежал на спине, широко раскинув руки и запрокинув голову.
Минут через десять он захрапел.
Спал он на удивление (для своего положения) спокойно.
Не вздрагивая, не ворочаясь. Без судорожных всхлипов и невнятного бормотания.
Вид у него был очень усталого, но ни о чём не беспокоящегося, спокойно отдыхающего человека.
И странно: похоже было на то, что сработавший капкан решил вдруг все его проблемы, дал ему ответы на все его вопросы… Или, вернее, сделал так, что никакие проблемы и вопросы у него уже не возникали и не могли уже когда-либо возникнуть.
Он спал.
Капли за окном стучали всё чаще и чаще.
Сумерки сменились темнотой.
В квартире было три комнаты и кухня. Четыре окна. Одна дверь. Балкона не было.
Три окна выходили на одну сторону дома (ту, что обращена была к отходившей от проспекта улице), а четвёртое (окно спальни) смотрело прямо во внутренний, замкнутый домами двор.
Странная, странная планировка. Три комнаты, без балкона…
То ли сон это густел туманом, потянувшим по стенам, дымкой заполнившим спальню, то ли морок сонный сжался, уплотнился столь сильно, что и виден стал наяву…
Там, за окном, покачивались на ветру огоньки фонарей.
Ветер тянул протяжную, заунывную песню. Оборвав её на середине, словно от накатившей пьяной ночной удали, хватал он капли, летевшие с карнизов и резко, резко, с размаху бросал их в окна, как будто недоволен был тем, что не обращает никто внимание на его песни.
Время шло.
Минуло пять часов. Пять часов глубокого сна.
И вот, когда вечер стал уже поздним, Дмитрий проснулся.
