И только приглядевшись, убедился Дмитрий, что подвешен человечек, по счастью, не за шею, а только лишь одет вместе с потёртым серым пиджаком своим на вешалку, и вешалку эту отчего-то пристроили гнутым из толстой проволоки крюком прямо на поперечную перекладину шкафа.
Человечек дружелюбно помахал Дмитрию рукой (отчего закачался на вешалке чуть сильнее прежнего).
— Здравствуйте, Дмитрий! Разрешите представиться…
— Как вы мне надоели! — простонал Дмитрий.
— Я Дормидоний.
— Ты сволочь! — закричал Дмитрий. — Ты с ними заодно! Заодно! Ты тоже мою мамку в винегрете хоронил!
Дмитрий кинулся к двери.
— Тебя сожрут, — спокойно и уверенно бросил ему вслед Дормидоний.
Дмитрий замер. Потом повернулся и снова подошёл к шкафу.
— Ну-ка, повтори, — с угрозой произнёс он.
— И повторю, — с готовностью откликнулся человечек. — Тебя сожрут, Дима.
— Мне что-то подобное говорили уже, — сказал Дмитрий. — И про тех голодных, что снаружи. И про похороны какие-то. И про Кло… Клоциуса какого-то. Говорили! Только я этого наслушался досыта. Только разговорами этими и питался! Хватит! Хватит мозги мне!..
— Сожрут, — улыбнувшись, повторил человечек. — Почти сожрали уже. Ты спросишь, откуда я это знаю?
«Не спрошу!»
— Знаю, — человечек развёл руками. — Всё очень просто. Меня тоже съели. Только было это давно. Много, много лет назад. Я теперь здесь живу…
— В шкафу?
— А когда как, — Дормидоний хихикнул и потёр нос. — Когда в шкафу, когда на Луне…
Дмитрий затравленный, мутнеющим от вновь подступавшего безумия взглядом косился в сторону двери.
— Бежать хочешь? — спросил человечек. — Беги, дорогой, беги. От тебя объедки одни остались. Куда им бежать-то? А знаешь, почему тебя съедят?
Дмитрий, прикрыв глаза и стараясь не слушать затягивающие его в глубину квартиры слова, на ощупь, шаг за шагом двигался к двери.
— А сожрут тебя потому, что ты сам этого хочешь! Думаешь, мало таких ловушек в вашем мире понаставлено? Много, ой как много! Квартиры, чуланы, комнаты, подвалы, даже целые дома! Везде капканы, ловушки, сети! Открытые, молчаливые до времени, гостеприимные. Ждут, ждут терпеливо. Думаешь, есть в мире грех? Нет его! Думаешь, есть в мире наказание? Нет его! Есть только радость и любовь. И вечная жизнь! Каждый твой шаг в сторону с гиблой болотной тропы ведёт тебя к спасению. К бессмертию! Крадёшь — и спасаешься. Убиваешь — и спасаешься. Прыгаешь в яму — и летишь… А куда? В небо? В небо!! В синий, глубокий желудок, что…
Дмитрий нащупал ручку замка, повернул её. Щелчок — и дверь открылась.
— …что сам выбирает себе достойную пищу. Ты размягчён, отварен, приправлен специями.
— Люди! — заорал Дмитрий.
— Посолен, поперчен, полит соусом. Так было всегда! От самого начала жизни твоей. Неужели ты не чувствовал, не понимал этого? Разве не искал ты для своего тела подходящих зубов, что сладко вопьются…
— Помогите, — прошептал Дмитрий.
— …в тебя? Ты нашёл наилучшие зубы. Куда ещё идти тебе? Куда бежать? Давай, иди! Ты свободен! А что потом? Опять начинать всё сначала? Всё забыть, объявить бредом, сумасшествием — и снова вернуться в ту же квартиру, разве только в каком-нибудь другом доме? У тебя хватит сил на это? У тебя хватит сил на то, чтобы начать всё сначала?!
Дмитрий с ужасом почувствовал, что не может и шагу сделать за пределы за пределы лишь обманчиво открывшей ему дверь квартиры. Ноги восстали против него. Будто обоженный, окунувшийся в кислотный желудочный сок, незрячий и бессильный, стоял он у порога — и не смел перешагнуть его.
— Вынырнувший из желудка считается рвотой! — провозгласил торжественно человечек. — Ты хочешь до конца дней своих оставаться всего лишь рвотой? Куском изрыгнутой плоти? Это жалкая участь! Страшна участь всех, отказавшихся от бессмертия. По гроб в блевотине, по гроб!..
— А-а-а-яй! — пронзительно и протяжно завопил Дмитрий и, размахивая руками, кинулся в комнату.
«Выскочу!» стучало у него в голове.
Скок! Скок! Скок!
Он подбежал к открытому окну и…
Облака потемнели, словно сквозь мел проступила мелкая грифельная крошка.
…броском…
— Мы не умираем! — крикнул ему в спину человечек. — Мы становимся…
…выпрыгнул.
Пищей!
Становимся…
Двор стал расти, раскидываясь вширь, изгибаться чашей с кругом поднимающимися краями.
Удар!
Ноги с хрустом подломились. Боль рассыпалась белыми искрами. Огнём лиз-нула голени.
Дмитрий упал, выставив вперёд локти.
Будто током пробило руки.
Красные капли веером брызнули на асфальт.
Дмитрий лежал. Неподвижно. Долго приходя в сознание.
«Странно… странно… странно…»
Чьи-то шаги, мелкие, частые.
Кто-то подошёл к нему. Встал рядом, но не слишком близко. Словно боялся приблизиться.
— Дядь…
Дмитрий с трудом поднял голову.
«Странно… Я ещё жив…»
Кровь густеющей лужей медленно растекалась по асфальту.
«Пятый этаж..»
— Дядь, это ты сейчас с окна сиганул?
Малыш, тот самый, в синих шортах (теперь уже и с пластмассовой лопаткой в руках) стоял рядом с ним и смотрел на него с удивлением и восхищением.
— Я тоже так могу, — сказал малыш. — Только так высоко боюсь пока. А со второго могу! Если из простыней парашют делать. Катька говорит, что кошку на зонте спускала. Да зонт — это для малышни. По серьёзному с простынями надо, мы с Колькой уже пробовали. А ты во как, без всего! Мне баба Маша…
— Извини, пацан, — прошептал Дмитрий, выплёвывая разбитые зубы, — мне идти… надо… домой…
— Может, в больницу позвонить? — не отставал малыш. — Во крови сколько натекло уже! Дворник заругается… Я с велосипеда упал — мне ноги бинтовали. Знаешь, как больно?
Дмитрий, подтягиваясь разбитыми руками, цепляясь пальцами за асфальт, пополз к двери подъезда. Сломанные ноги вымокшими тряпками волочились за ним, чертя на асфальте две тёмных полосы.
Взобравшись по короткой подъездной лестнице, он подполз к лифту.
Вцепившись в угол стены, подтянулся и нажал на кнопку вызова лифта.
— Кровищи тут!.. — долетело с улицы. — «Скорую» вызывайте! Наркоман, небось, от Люськи Филоновой сиганул! В прошлом году они мебель из окон кидали, теперь вон сами полетели!..
Лифт поднял его на пятый этаж.
Дверь квартиры всё так же было открыта. Его ждали.
