Всё ходит по цепи кругом'.
II
СДЕЛАНО НА УДИВЛЕНИЕ
1984 - 1990
ДОГМА
История эта началась, когда Богу было под сорок. Это был коренастый, преждевременно седеющий мужчина, страдавший от одиночества. Всю жизнь он решался на ЭТО. Депрессии следовали одна за другой, и он потихоньку разочаровался во всем, в чем можно только разочароваться. Во время коротких приливов сил Бог решался.
- Да будет мир, - наконец выпалил он и зажмурил глаза. - Да будет мир...
И ровным счетом ничего не изменилось, только где-то вдали громыхнуло 'Ура!'.
'О господи, - подумал он - я не способен на это... я же ничтожество... все мои начинания распадаются у меня на глазах, пока я лишь думаю о них: в этом жестоком мире нет места для меня.
Эти зыбкие системы невозможны. Эти предметы - я не верю в них...'
И тут ему представился предмет. Небольшой предмет красного цвета. Постепенно он занял все его мысли. Бог засыпал и просыпался, думая о нем. Мысль не могла разбить эту вещь на воображаемые части. Это оно... - подумал Бог. Он напрягся, подпер лоб рукой... Через тысячи лет в такой же позе Рахманинов сядет в историческом фильме.
И - эврика! - Бог сотворил кирпич. На это ушла уйма энергии и времени, и еще тысячи лет в абсолютной черноте вокруг бога летал одинокий кирпич...
* * *
Марии тогда было пятнадцать: ничто особо не радовало и не омрачало ее существованье. Сидела, вязала маленькие шерстяные звездочки. Время она научилась определять по кирпичу, изредка пролетавшему мимо.
И вот однажды...
- Здравствуйте, - она неловко подала руку
-Здравствуй - здравствуй, - пробормотал он.
- Понимаете, это кирпич, - ответил Бог. - Как вам лучше объяснить... Кирпич - это ...
- Это вы сделали, да?..
Бог покраснел, как трамвай. И тут случилось.
В алфавитном порядке загорелись звезды, в ушах засвистело: появился мир. Он появился таким, как мы его знаем - это была композиция идей кирпича и звездочки. И Бог с Девой Марией спустились на Землю. Потихоньку Бог спился и только изредка выходил во двор поиграть в преферанс. Одна лишь привычка удерживала его от 'полного распада личности' - каждый месяц он брал пакет, заклеивал его в конверт и куда-то отправлял его.
* * *
Была весна. Взошло окладистое солнце. В небе распускались облака. Звон бутылок казался каким-то наивно-детским и завораживающим.
Изя протер глаза и приподнялся - как оказалось - с пола. Василий сидел на кровати и ел бутерброд с маргарином, запивая его настойкой календулы, одновременно подсчитывая в уме количество пустых бутылок.
- Тринадцать штук - два шестьдесят. Пять литров, если по пятьдесят, а на жрать десять копеек...
Изя перевернулся на другой бок и вытащил из кармана конверт.
Протянул.
- Семсят рублей.
- Это что такое?
- Иди за фрикадельками. А это алименты,- и опять заснул.
ЩЕЛЧОК КЛЮВА В КРУГУ ДРУЗЕЙ
Их губы оставались горячи
Их языки чернели опухая,
В иссохшем рту, как в доменной печи.
Байрон, 'Дон Жуан'
Я не мог понять, почему я уснул в собственной квартире - это было бесполезно. Смутная постель, смутная постель - она ждала кого-то другого, кого-то усталого и спокойного, она не дала бы ему проснуться. Я ворочался в жестком запахе горелой сметаны. Свет что-то двигался по комнате, пожалуй один будильник, да, один будильник показывал что-то реальное. Я попытался вспомнить, когда собирался вставать. Часовая стрелка медленно двигалась от цифры '3' к следующей и так же медленно убегала от нее стрелка звонка. Протянув руку - стой! - ладно... я взял беломорину и спички, на несколько секунд фонарь за окном стыдливо отвернулся, этикетка на коробке (метафора - оскалилась) выпучила свое изображение. Я вытащил и зажег спичку, прикурил. Фонарь, уже не имеющий значения, развернулся посмотреть, что за эти секунды удалось сделать и уныло - 'я так и думал' - продолжил светоизвержение. Что было на этикетке? Я начал шарить по стулу и по полу рядом с ним. Спичек не было. 'Дыроколы России', кажется. Нет, совсем не то. 'Это были не спички, а кое-что похуже'... а в общем-то пугаться нечего. Я почувствовал взгляд, даже не взгляд, а демонтаж себя, как изображения. Беспричинный страх нарастал. в заначке оставался еще один шанс. Под подушкой лежала Наталья, она - все... Сейчас включу свет и все...
Я приподнял подушку. Наталья дремала с улыбкой на лице. Почему именно на лице? Где-то в укромном уголке сознания таилась мысль, но с ней можно было покончить в два счета. Наталья со звоном распрямилась. Жаль, что она не разговаривает. 'Жаль', - прогудела она. Это была не речь. Ряд объектов, не способных говорить, произносил слова вот так. Это называлось коррекцией. 'Свет бы включить', - прогудела. Я легко спрыгнул с кровати, - обернувшись - не понятно, как не угодил в эту яму, видимую, впрочем, лишь из комнаты. Я подошел к лампочке и изящно щелкнул по ней указательным пальцем. Зачем? Ах, да - чтобы включить свет, но свет не зажигался. Я щелкнул еще раз. Темно. Слабым компромиссом засветился разворот какой-то книги на столе, затем пара листов бумаги. Большего щелканьем по лампочке добиться было нельзя. Нет, свет включался как-то не так. Я не мог вспомнить. Я выбирал.
- Наталья, - у меня заплетался язык, - как включить свет?
- Ты щелкал по лампочке?
- Ну.
