– Саша, если вы все знаете... Тогда вы должны знать, что я уже наказана за все. Богом ли, судьбой ли – неважно. Моя дочь... Простите меня, Саша...
– И вы меня простите, Елена Марковна. Я должна была быть жестокой с вами. Чтобы узнать, почему вы это сделали.
– Вы меня прощаете?
– Полноте, я не Господь Бог, чтобы прощать! У меня самой грехов хватает. Но могу вам сказать определенно, вторым пунктом пойдет не ваша фамилия.
– Значит, это в самом деле вы... с Колчиным?
Саша усмехнулась.
– Ну что вы! Наш друг судья сгорел в пламени своих собственных страстей. Честное слово, это должно было когда-нибудь случиться! Спокойной ночи, Елена Марковна.
– Ты не боишься, что она тебя выдаст? – спросила Маринка, когда они с подругой вышли из кабины телефона-автомата.
– Нет. Только не она. Таким людям, как эта Гольдштейн, одной минутной слабости хватает, чтобы терзаться потом всю жизнь. Черта, крайне редко встречающаяся среди адвокатского племени, должна тебе сказать.
– Это уж точно. Значит, этот пункт можно вычеркнуть из нашей программы-максимум?
– Окончательно и бесповоротно. Она сказала, что уже наказана, и она права.
С минуту стук их каблучков по асфальту был единственным звуком, нарушающим тишину позднего вечера в спальном районе. Саша первая прервала молчание.
– Тревожно мне что-то, Маринка...
– С чего это? – поразилась та. – Все ведь идет как по маслу!
– Именно поэтому! Все слишком хорошо. А это значит, что скоро надо ждать какой-нибудь пакости. Вот и Вано предупредил, разделаться с Мыздеевым и Соколовым будет потруднее, чем с судьей. Про Борьку я вообще молчу...
– Вот еще! А на что нам «тяжелая артиллерия» – Рэймонд Кофи?
– Тише ты, болтушка!
– Сама тише! С судьей тоже было непросто – по крайней мере, мне. Когда ты поначалу рассказала, что от всех нас требуется, – помнишь, что я сказала? Что это бред сумасшедшего и нам ни в жизнь не провернуть ничего подобного. А вот провернули же, да еще какой куш сорвали! Так что не разводи панику – все получится!
Маринка подцепила подружку под руку.
– Завтра приезжает герой твоего романа! Ждешь, небось?
– Да ну тебя, – Саша смущенно отмахнулась. – Сама же меня с ним свела, нахалка, а теперь еще подначивает!
– Свела, Сашок! И, между прочим, нисколько не раскаиваюсь. А ты, можно подумать, жалеешь?
– Жалею? Ну уж нет! О таком жалеть нельзя, Маринка. Даже если знаешь, что будущего нет, что все это скоро кончится...
– Не болтай ерунду! Кто может это знать? Еще неизвестно, как у вас все повернется.
Саша ответила тихо, но твердо:
– Я это знаю.
И быстро, прежде чем подруга успела вникнуть в смысл ее слов, переменила тему:
– Зато ты вот уезжаешь...
– Ну, опять! Не навек же мы расстаемся. Ты же знаешь, Сашок, по первому твоему слову...
– Конечно, знаю. Что собираешься делать? Опять вернешься на свой базар?
– Ну нет! С такими-то деньгами? Шутишь... С этим покончено, Сашок. Навсегда. Для начала хочу съездить к маме недельки на две, повидать Машутку и своих стариков. Соскучилась – страх! А потом вплотную займусь поисками работы. С нового года мне обещали в одной серьезной газете...
23
Председатель совета директоров акционерного «Омега-банка» тяжело вздохнул, опустил итальянскую штору и вернулся за свой громадный резной рабочий стол. Против обыкновения, вид из окна на этот раз не оказал на Михаила Петровича умиротворяющего действия. Взгляд его упал на кучу свежих газет, как попало разбросанных по столу, и он вздохнул еще раз. Выбрав среди них одну – малоформатную «толстушку» с броским красным заголовком «Воронский колокол», вчитался, шевеля губами, в отчеркнутые фломастером строчки на первой полосе. А вчитавшись, злобно отшвырнул газету.
– Писаки, мать вашу...
В последние недели под глазами у Соколова наметились отечные мешки, свидетельствующие о некоем «отрицательном балансе» душевных переживаний. В самом деле, неприятности пошли что называется косяком! Сначала обострилась старая болячка – прямо скажем, весьма нежелательная при том далеко не стариковском образе жизни, который вел бывший прокурор. Потом как-то сразу начали сгущаться облака над «Омега-банком».
Финансовая мощь одного из крупнейших банков региона упала до угрожающей отметки. Настолько угрожающей, что среди крупных акционеров началось брожение. Все слышнее стали мнения, что Соколов, мол, постарел, исчерпал себя, не понимает новых условий, и, следовательно, его надо проводить на покой. И это говорили те, кто своим хапужничеством в первую очередь способствовали снижению оборотных капиталов!
А тут еще, в дополнение ко всем проблемам, «сгорел» этот идиот Колчин! «Кретин, – ругал его банкир – Придурок! Ведь я ж его предупреждал, что менты не дремлют...»
Не обладая богатым воображением, Михаил Петрович был далек от того, чтобы видеть в аресте судьи Колчина «первый звонок», предвещающий начало его собственного конца. С какой стати?! Но как бы там ни было, а событие неприятное, что и говорить. Весьма неприятное!
А еще неприятнее было то, что для этих чертовых газетных писак оно стало поводом «поднять на перо» не только самого беднягу Эдика, но и его, Михаила Петровича Соколова, и «Омега-банк»...
Хозяин кабинета пробормотал какое-то совсем уж непечатное словцо и загасил его еще одним шумным вздохом. Потянулся к селектору.
– Филимонова ко мне!
Услышав приглашение зайти к шефу, пресс-секретарь тоже подавил в себе тяжелый вздох. Он прекрасно знал, зачем его требует Старик, и предстоящее свидание с начальством не вызывало у него энтузиазма. Вячеслав Арнольдович Филимонов всегда был горазд чесать языком, но особым мужеством никогда не отличался.
Бывший «поручик» очень мало напоминал сейчас того жизнерадостного и непосредственного Филю, которого знала Саша Александрова. Из зеркала, в которое он заглянул прежде чем выскочить за дверь, на него посмотрел бледный конопатый субъект с каким-то отечным лицом и бегающими глазками, в дорогом, но мешковато сидящем костюме.
Филимонов торопливо пригладил расческой свои бесцветные волосы, схватил со стола блокнот и поспешил через приемную в чистилище.
– Вызывали, Михаил Петрович?
– Вызывал, вызывал. Садись...
Пресс-секретарь примостился на самом краешке стула, пристроил фирменный «омеговский» блокнотик на столе для «малых» совещаний.
– Да ты крепче садись, голубушка моя, а то еще свалишься. Я тебя сейчас бить буду.
– За что, Михаил Петрович?
– Он еще спрашивает! – Соколов грозно сдвинул очки на кончик носа. – Плохо работаешь, Филимонов!
