настенном зеркале в ореховой раме и, по-видимому, осталась увиденным довольна. Фигура у нее была, как у юной девушки — стройная, подтянутая; грудь по-девичьи высокая; а ноги длинные, стройные, с тонкими точеными щиколотками.
Открыв дверцы, за которыми оказались целая гардеробная с бесчисленным количеством разнообразных нарядов, висевших на плечиках, полки с обувными коробками и шляпными картонками, она на секунду задумалась, выбирая костюм. Выбор пал на светло-зеленый брючный ансамбль с жилетом и галстуком штучной ручной работы — тоже светло-зеленым, с большой черепахой.
Из коричневой коробки она добыла туфли крокодиловой кожи темно-зеленого благородного оттенка, всунула ногу, потопала несколько раз каблучком и крикнула снова:
— Ба! Достань, пожалуйста, из шкафа мой зеленый ридикюльчик! И принеси одиннадцатый лак и помаду — я накрашусь и заодно потрепемся.
— Ты что, собираешься надевать костюм от Балансиага? — отозвался голос.
— Уже, уже, уже… У меня не то деловая встреча, не то любовное свидание. Нужно быть, в принципе, готовой ко всему.
— Тогда при чем тут бронзовая помада?
— А что?
— Изволь перестать суетиться и подумай хорошенько, — посоветовал голос. — Пошли на кухню — ты сделаешь свежий маникюр, а я поставлю кофе, и побеседуем. «Служенье красоте не терпит суеты». Нет? Рассказывай. Что новенького?
На кухне было так же нарядно и уютно, как и во всей квартире. Повсюду царила безупречная чистота. Кухня была обставлена в старинном стиле, и оттого на ней уместно смотрелись и белая хрустящая скатерть, и столовое серебро, и высокие хрустальные бокалы. Стол накрыт для двоих. Легкие закуски из морепродуктов, бутерброды с паюсной икрой, откупоренная бутылка белого вина, ваза с салатом.
— О! — обрадовалась Татьяна, облизываясь на салат. — «Марсель», какая вкуснотища! Я схвачу пару ложек?
И она нежно прижалась щекой к щеке царственной дамы, седой, в летах, но все еще очень красивой. Дама напоминала Екатерину Великую и вполне соответствовала своему голосу.
— Сядь, поешь спокойно. Не торопись, и тогда всюду успеешь. Рассказывай, что в мире новенького? А я пока кофе сварю.
— М-м-м, — взмахнула Тото вилкой. Вилка, кстати, тоже была примечательная — с ручкой в виде рыбьей головы и большим жемчужным глазом. — Ты кулинарный гений! Ба! Если бы ты знала, какое чудо я сегодня встретила! Такой очаровательный молодой человек! Возможно, я даже влюблюсь в него. — И, глотнув вина, уточнила: — А какой тогда маникюр сделать? И какую помаду?
— И три месяца будешь любить его вечно, — прокомментировала бабушка. — Очень молодой?
— Года двадцать три. Ну, двадцать пять. Но глаза! Но форма черепа! Нос благородной лепки… Маленькие точеные кисти рук и ступни. А стать, как будто вышел из предания о Сегри и Абенсеррахах[1]. Порода.
— Перестань питаться детьми, — ответила дама, снимая джезву с огня. — Впрочем, главное, чтобы ты потом ни о чем не жалела. Правда? А маникюр сделай нейтральный, французский. Не переборщи с цветом. И помаду возьми нежную, телесную. Галстук обязывает.
— Ты, как всегда, права, — согласилась внучка. — Первая заповедь: лучше сделать и жалеть об этом, чем не сделать — и об этом жалеть.
— Умница. По поводу помады я тоже права. Так где ты это чудо нашла?
— Приезжал покупать квартиру. Правда, напоролся на тетю Капу, когда она вылазила из окна, так что слегка потрясен. Но наш человек — держится стойко. А еще мне вручили енота Полю, на улице, за просто так. Енот желтый, с полосатым хвостом. Артур совершил очередную попытку сделать предложение, но это не в счет — с ним пора расставаться, у меня просто руки не доходят до последнего и решительного разговора. Да и привыкла я к нему. Жалко его обижать, он такой добрый и… пушистый. Хотя дважды в одну реку все равно не войдешь.
Тут бабушка отняла у нее бутылочку с лаком, схваченную явно впопыхах, решительно всунула ей в правую руку вилку, а на левой стала делать маникюр.
— Спасибо, — улыбнулась Тото. — Но мне теперь есть чем заняться. Нашу Машку обидели. И я по этому поводу собираюсь ввязаться в авантюру. Благословишь?
— Какую еще авантюру? И что это за привычка скакать с темы на тему, словно ты архар на горных кручах. Доведи до конца хоть фразу, пожалуйста.
Татьяна нежно поцеловала ее в щеку, сморщенную, как печеное яблочко, и влюбленно произнесла:
— Ба, не придирайся. Слушай, как мне тебя не хватает. Сегодня Геночка затопил квартиру, и Андрею — это тот самый юноша прелестный — пришлось участвовать в спасении утопающих. Потом он пригласил меня в кафе, и мы были почти счастливы, пока не явилась претендентка на его руку и сердце.
Бабушка взглянула на нее поверх очков.
— Спаситель всегда в моде, ибо выглядит романтично. Поступай как знаешь. Теперь об авантюре.
— Сергей бросил нашу Машку…
— Пусть она перекрестится. Дай правую руку и не дергай, а то лак смажется.
— Не может, ей очень плохо. А новая Сереженькина пассия ее оскорбила до глубины души. И Машка просит, чтобы я его охмурила и объяснила, почем фунт лиха в базарный день.
— Святое дело, — согласилась дама. — Только где ты на все времени наберешь?
— Не спрашивай. Мне и так дурно. Еще квартира эта. Может, хватит притворяться, что мы ее продаем? Одни сплошные хлопоты и никакого толкового результата. Тетушки только хулиганят.
Бабушка полюбовалась сверкающим безупречным маникюром, потерла переносицу.
— С тех пор как я «умерла», они там, чувствую, все от рук отбились.
Глава 3
— Кто тебя просил лезть в квартиру? — тихо и яростно спрашивал Вадим у нахохленного помощника, в коем Олимпиада Болеславовна, возможно, и признала бы странного вора, невоспитанно смывшегося от нее, не сказав ни «Здравствуйте» ни «До свидания».
— Я думал…
— У тебя орган, которым думают, в комплекте отсутствует. Ты что — матерый домушник? У тебя талант обнаружился — замки вскрывать и тайники находить?
— Я хотел как лучше, Вадим Григорьевич.
— А получилось как всегда. Вот объясни мне, что ты собирался там делать?
— Ну, оглядеться на местности, присмотреться.
— Присмотрелся?
— Я же говорю, не вышло. Бабулька эта выскочила из темноты, как привидение замка Моррисвилль.
Вадим коротко хохотнул:
— Сколько раз объяснять, что каждый должен заниматься своим делом? Это твое счастье, что тебя соседи не заметили и в милицию не замели. Там же трасса правительственная в десятке метров, на пять домов выше по улице — президентский дворец. Ты представляешь, какой кипиш поднимется, если что?
— Я осторожно.
— Она твое лицо видела, осторожный ты мой?
— Нет, точно — нет. Я же в темноте стоял, а фонарь светил на нее.
— Ну, будем надеяться, что ты прав. Учти, на сей раз я не доложу о твоей самодеятельности, пощажу тебя, дурака. Но в следующий раз прикрывать не стану. Сам будешь хозяину докладывать, если оскоромишься где-нибудь. И я бы не хотел оказаться на твоем месте. Кожаный чулок, понимаешь.
