Марина, безупречно накрашенная и одетая, ожидала Андрея в их когда-то любимом кафе «Шато де Флер», где проходили первые, самые милые и трогательные свидания; где Трояновский впервые поцеловал ее и где предложил однажды, за ужином, как бы между прочим, переехать жить к нему. Теперь ей казалось, что все это происходило не три года, а целую вечность назад; и не с ней, а с какой-то ее знакомой, которая подробно до занудства посвящала ее в детали происходящего. А к ней, Марине, и к Андрею это не имеет никакого отношения — они почти уже чужие люди, их связывает только привычка.
Любой сторонний наблюдатель безошибочно определил бы, что эта красивая, яркая, заметная, дорого одетая девушка очень волнуется. Нервно курит, тут же рассматривает свежий маникюр, находя несуществующие изъяны, поправляет волосы, расправляет одежду. Словом, готовится к решительному разговору, но видно, что она не уверена в том, что все пройдет нормально. И не у одного посетителя возникла мысль: «А у этой-то что может быть не так?»
Андрей подошел быстрым шагом, наклонился и поцеловал ее в щеку. При этом поцелуй оказался не нежный, не братский, даже не дружеский, а из серии тех, которыми награждают, как горькую пилюлю обливают сахарной глазурью, — утешительный приз.
Марина сделала отчаянную попытку разрядить атмосферу и нарочито бодрым голосом произнесла:
— Привет, котенок.
И тут же сама себя мысленно выругала за этот неуместный щенячий восторг. Чуткое ухо ее возлюбленного сразу уловит фальшь, а фальши он не терпит, следовательно, отдалится от нее еще на один крохотный шажок. Что-то в последнее время этих крохотных шажков стало так много, что силуэт любимого скоро замаячит где-то на горизонте.
— Здравствуй, — спокойно, чересчур спокойно ответил он.
— Вот, хотела с тобой поговорить, — сказала Марина, крутя высокий стакан с коктейлем. — Попытаться еще раз.
— Давай поговорим.
Голос его звучал доброжелательно. Оч-чень доброжелательно, как сказал бы по этому поводу Миха.
Марина начала распаляться: ее всегда выводил из себя его слишком дружелюбный, слишком ровный тон. Будто она была ему настолько чужой, что он даже ругаться с ней не хотел. Справедливости ради стоит заметить, что так было всегда, с самого первого дня их знакомства.
— Последнее время ты совершенно отсутствуешь. Я не могу до тебя докричаться. Я словно с призраком разговариваю. Иногда мне кажется, что люди смотрят на меня как на сумасшедшую, потому что, кроме меня, тебя никто не видит. Андрюша! Что с тобой?
Андрей слегка передернул плечами. Он предвидел что-то подобное, понимал неизбежность подобного разговора, особенно после того, как не пришел ночевать домой, но теперь ему было скучно и неприятно. Поэтому он чуть ли не обрадовался подошедшей официантке.
— Что будете? — спросила она, не без любопытства поглядывая на красивую пару. Спросили бы ее, она бы безошибочно определила, что эти двое разбегаются. Причем им уже давно пора. У официанток на такие вещи глаз наметанный. Но ее, как и иных ее коллег, включая даже всеведущую Маргошу из «Симпомпончика», никто не спрашивал. Ей просто сообщили заказ, и все.
Она развернулась на каблуках и отошла от столика, думать забыв об этой паре две минуты спустя. Она таких видит десятки, если не сотни, каждый день.
— Дорогая, — обратился Андрей к своей подруге, дождавшись, когда официантка отойдет и их нельзя будет услышать, — тебе не кажется, что всякий раз, когда ты хочешь поговорить о серьезных и важных для тебя вещах, ты выбираешь не слишком удачное место? Почему пол-Киева должно быть свидетелем наших разговоров?
Голос его звучал холодно, размеренно. И этот Трояновский совершенно не напоминал вчерашнего влюбленного и сумасбродного юношу, читавшего до ночи стихи в мерцающем сиреневом парке и покупающего ландыши корзинами. Жесткий, безжалостный, суховатый, словом такой, как и всегда, он не мигая смотрел на Марину, и ей стало неуютно под этим змеиным взглядом.
Но все же девушка набралась смелости и ринулась в разговор, как в омут, с головой:
— Что значит — для меня?
— Ты о чем?
— Ты только что сказал — важных для меня вещах, — терпеливо пояснила Марина. — То есть тебе все равно, что станет с нашими отношениями.
— Дорогая, — устало и безразлично проговорил он, — даже если наши отношения когда-то и были, то их давно уже нет. Есть только постоянные их выяснения. Но это не способ что-то создать. Скорее, разрушить.
У Марины задрожали губы, слезы навернулись на глаза. То, что говорил ее возлюбленный, звучало больно и страшно; а он вовсе и не старался смягчить приговор, и даже не пытался как-то поддержать подругу. Он констатировал факты, излагал — ясно, сжато и доходчиво — основную мысль. Все как всегда. Просто прежде она мирилась с этим, находя такую способность вести беседу не самым худшим недостатком, а вот сейчас стало невмоготу.
— Извини, — сказала она, кусая губы, — кажется, я неудачно выбрала время и место.
— Пожалуй.
— Но дома мы сможем поговорить?
— Я сегодня довольно поздно вернусь, — предупредил он.
— Опять? — возмутилась Марина.
Андрей ничего не ответил, но и выражения его лица хватило, чтобы понять: вопрос поставлен неверно.
Марина понимала, что сама загоняет себя в угол, но была уже не в силах сдерживаться:
— У меня такое ощущение, что я не имею на тебя никаких прав.
— Никто и ни на кого не имеет никаких прав, — подтвердил он, попивая кофе. — Рабство отменили почти везде.
— Только вот не надо отделываться от меня общими фразами. Эти бесконечные цитаты, остроты, фразочки, отсылки к литературе…
На них уже начали оборачиваться, потому что Марина, распаляясь, говорила все громче.
— Ну а чем тебе не угодила литература? — полюбопытствовал Трояновский.
— Ты такой хороший и правильный, да? Знаешь, гораздо проще теоретически любить весь мир и никому не желать зла, чем помочь одному человеку. Около тебя холодно, ты пустой, ты как… как погремушка!
Она вскочила, схватила сумочку и выбежала из-за стола. Сей порыв имел не страшные, но неприятные последствия: девушка за что-то зацепилась колготками и в ярости оттого, что все-все складывается так отвратительно, прорычала, не сдерживаясь:
— Твою мать!
Приличная дама за соседним столом скроила презрительную гримаску. Андрей побагровел от злости. Расплатившись по счету и спустившись вниз, он обнаружил, что Марина стоит около его машины с независимым видом.
— Отвези меня домой! — скомандовала она.
— Я могу подбросить тебя только до Прорезной. В крайнем случае, до Золотых ворот.
Марина плюхнулась рядом с ним на сиденье.
— И я попрошу тебя впредь не употреблять такие выражения. Во всяком случае, при мне.
— Конечно, — едко ответила девушка, которую теперь бы не остановил и бронетанковый полк, — она бы сделала это так мило, так изысканно. Не то что я. Я ведь рылом не вышла?
Андрей хмурился, но молчал, однако Марина швырнула ему на колени две или три фотографии.
— Нет! Ты мне объясни, объясни, чем она тебя взяла?!
И в отчаянии и гневе принялась трясти его за плечи. Машина круто вильнула, едва не врезавшись в столб. Но, казалось, водитель не придал этому инциденту никакого значения. Все внимание Трояновского было поглощено снимками.
