Желтая птица очень спешил, был весел и бодр. Он быстро прошел через тротуар на крыльцо, сказал на ходу Зазнобину, заспешившему рядом с ним, сбоку.
— Приехали посмотреть на улак. Обещаете показать?
— Если будет необходимость, — ответил Зазнобин. — Не хотелось бы травить гусей.
Они скрылись в дверях. Август не то с сожалением, не то с обидой посмотрел им вслед, сказал:
— Что ж он не заметил нас? Или сделал вид, что не заметил?
— Август, о чем ты жалеешь? — с удивлением и упреком тихо сказала Надя. — Разве они тебе нужны? Или ты им нужен?
— Не знаю… Но все-таки. Вчера мы так мило посидели… Познакомились… Вчера он был так щедр…
— Вот-вот… Я тоже так думала.
— А теперь? Что у тебя случилось?..
— Мне отказали в медикаментах. Это во-первых. Во-вторых, я просто узнала людей.
— Как ты их узнала? Как? Где ты была?
— Ну, прежде всего, я узнала, что председатель, или как его там… управляющий Туркестанским окружным управлением Российского Общества Красного Креста, — сущий кретин. Он ничего не знает и ни в чем не разбирается. К тому же он еще и жулик. Я дома расскажу тебе кое-что из нашей беседы… Ну, а потом… Чего я уже никак не ожидала, городской голова…
— Путинцев? Степан Романович? Милый человек, — оживился Август.
— Я тоже так считала. Даже была уверена. И пошла к нему. За помощью. А он… принял меня стоя.
— То есть, как «стоя»?
— Он не предложил мне сесть.
— Не может быть! Ведь вчера он был так любезен, внимателен, ласков, разговорчив!
— А сегодня полная противоположность. Я никогда не думала, что люди так могут меняться! Вчера это был один человек — сегодня совершенно другой. Я увидела, как в одном человеке живут двое… двое совершенно различных людей. Удивительно. Ну хотя бы он чувствовал какую-то неловкость за вчерашнее или, наоборот, за сегодняшнее… Так нет же… Ни капли смущения! Одним словом, представь себе совершенно другого, незнакомого тебе Путинцева.
— Мы слишком увлеклись, — тихо сказал Август. — А вокруг народ.
— Ничего. Откровенно говоря, я была бы рада, если бы ему… и всем им… дали сегодня жару! — вдруг сказала она весело и гневно.
— Кому «ему»? И кому «им»? Что ты говоришь! Подумай! — теперь уже и тихо и испуганно проговорил Август и оглянулся. — Посмотри, сколько везде народу.
— Вот и хорошо Пусть! — сказала она упрямо.
Вокруг уже действительно было многолюдно. На всех прилегающих к городской думе улицах, на тротуарах, на крыльце публичной библиотеки и архивного управления, на мостовых и на перекрестке — всюду толпился народ.
Слышался сдержанный тревожный гул.
Городовые уже ходили по тротуарам, по мостовым. Там, где людей было поменьше, уговаривали народ разойтись, не собираться. Но их никто не слушал.
— Надюша, что же мы будем здесь стоять? — сказал Август. — Пойдем в помещение. Переждем эту заваруху. Ведь нам же предложили.
— Нет, уж лучше стоять здесь, — сказала она, не глядя на него. Потом добавила:
— Иди, если хочешь.
Посмотрела на него, повторила спокойно:
— Иди.
Он не ответил. Молча стоял рядом.
Люди, стоявшие на тротуарах и мостовых, задвигались, заговорили громче, потом все ринулись к перекрестку. За углом публичной библиотеки, со стороны Романовского проспекта, вдруг раздалась песня. Слова ее для всех, кто был сейчас здесь, на улицах, были новыми, необычными:
— Что это за песня? — спросила Надя у Августа. — Я ее не слышала.
— «Интернационал». Новый гимн у этих… пролетариев, — сказал Август. — Раньше была «Марсельеза» — теперь «Интернационал». Я слышал его еще в прошлом году. В Петербурге.
— Пойдем туда, ближе к перекрестку, — попросила она, волнуясь и радуясь, прижимая сумочку высоко к груди.
Он взял ее за руку, сказал сквозь зубы:
— Стой здесь. Ты же сказала, что будешь стоять здесь.
Песня быстро нарастала, приближалась и вдруг, как могучая морская волна, выплеснулась из-за угла, затопила все прилегающие улицы:
— Ты слышишь, Август? — сказала Надя, в свою очередь сама крепко сжимая руку Августа. — Какие слова!.. Даже страшно немного. А кто там поет, тебе не видно?
— Нет.
Она оперлась рукой о его плечо, приподнялась на цыпочки и вдруг громко, радостно воскликнула:
— Он, Август! Знаешь, кто запевает?
— Тише. Умерь свои восторги! — опять сказал он сквозь зубы, зло.
— Хорошо, — согласилась она и тут же снова громко продолжала:
— Но ты знаешь, кто поет? Знаешь?
— Не хочу знать.
— Когда я приехала сюда, он работал врачом… в управлении Красного Креста… И посоветовал мне ехать в волость, в деревню. Я, конечно, с радостью согласилась. Мечтала тогда об этом, но управление никак не хотело меня отправлять. Расходы, средства… Но он добился. Подыскал мне кучера — Кузьму Захарыча, и я уехала. Потом еще года два я встречала его в управлении, а потом, говорят, его уволили. Не знаю, за что. Он очень милый человек… Вон он первый идет. Видишь? Хромой, с палочкой, в вышитой косоворотке.
— Долой самодержавие!
— Долой кровопийцев фабрикантов, баев и помещиков! — раздались громкие призывы в толпе.
— Хорманг, уртаклар! Не уставайте, товарищи! — послышалось в ответ на узбекском языке.
— Свободу политическим заключенным!
— Свободу!
— Свободу!
— Свободу!
— Прокурора судебной палаты сюда!
