Верховному жрецу. Его беспокоит лишь ослабление влияния религии в государстве.
– Не стану вас задерживать, – важно провозгласил Падерик, когда бумага была подписана. – Возвращайтесь в свои храмы, прихожане ждут вас.
Глазки его хищно блеснули. Он добился нужного результата. Оставалось лишь договориться с императором и Советом магов. Они не посмеют возражать, ведь священнослужитель будет ратовать за законность. Ну, а там – все зависит от точки зрения… Слишком зыбка грань между дозволенным и недозволенным. Смотря кто будет ее очерчивать. Самое главное – получить право самому принимать решения.
Жрецы, поклонившись, потянулись к выходу. Падерик проводил их презрительным взглядом. Трусы и слабаки! Такие же жалкие, как и боги, которым они служат! Пора скинуть всю эту дохлятину туда, где ей самое место – в выгребную яму! Единобожие – вот что нужно стране! И он, Великий отец Падерик Третий, добьется его возрождения.
Между тем, пройдя через анфиладу богато изукрашенных комнат и оказавшись в мощеном разноцветными плитами дворе, отец Вельмарин тихо обратился к матери Лаурите:
– Что ты думаешь об этом?
– Да что тут думать, – вздохнула жрица. – Пока под темных копает, потом и за нас примется.
– Полагаешь, император даст добро?
– Даст, на уничтожение темных во всяком случае. И Совет против не будет.
– Неужто нас ждет возрождение храмовой стражи? – ужаснулся Вельмарин, сотворив перед собой жест, призывающий защиту Маннаина.
Лаурита медленно проговорила:
– И хотела бы я тебя утешить, да нечем. Тяжелые времена наступают, ты сам это понимаешь. Грядут войны, голод, несчастья. В такие годы народ принимается истреблять инакомыслящих, обвиняя их во всех бедах. И я не хочу, чтобы этими гонимыми стали мы. Именно потому и подписала прошение.
– Но как можно! – возмутился отец Дарсан. – Мы – жрецы богов, почитаемых в народе!
– Вспомните историю, друг мой, – кротко возразила Лаурита, – такое уже было однажды, не правда ли?
– Единобожие?! Падерик не посмеет!
– Ну, почему же? Настал удобный момент, а Великий отец спит и видит себя единственным властителем народных умов.
– Но наши прихожане никогда не позволят…
– Наши прихожане, – перебила его Лаурита, – пойдут за тем, кто сумеет их убедить в своей правоте. А его высокопреосвященство – отличный оратор. К тому же вхож к Ридригу и главе Совета.
– Что же нам делать?
– Пока подождем. Но только пока, – нехорошо усмехнулась жрица. – Думаю, в случае чего у нас найдется, что противопоставить Великому отцу.
– Война жрецов? – деловито спросила мать Варелия.
– Почему бы и нет? – безмятежно улыбнулась Лаурита. – Если Падерик хочет повторения давней истории, доставим ему такое удовольствие. Но пока сидим тихо. Охота за темными нас не касается…
Его высокопреосвященство в бешенстве мерил шагами свой кабинет. Вот, значит, как! Мало того, что они не поддержали его в стремлении избавиться от всех ненавистных магов, а лишь кинули, как жалкому псу, свое полусогласие на преследование темных. Мало того, что шлюха разговаривала с ним, как с ровней. Так жрецы за его спиной еще и замышляют заговор! Разумеется, Падерик Третий всячески провозглашал и декларировал свободу своего дома и Главного храма от магических штучек. Но каждый уголок этих зданий был просто напичкан подслушивающими артефактами. Знал об этом очень ограниченный круг людей: сам Великий отец, парочка приближенных жриц да еще темный маг, который эти артефакты и устанавливал. Но конечно, осторожные жрецы никогда не позволили бы себе вести такую беседу в зданиях. А вот о том, что артефакты заложены и под плиты двора, они и помыслить не могли. Такое обустройство обошлось храму дорого, очень дорого. Но… Его высокопреосвященство любил быть в курсе всего происходящего в его владениях. А теперь магические устройства сослужили ему неплохую службу.
– Что ж, они свое получат… – прошипел Падерик и, взяв со стола крохотный серебряный колокольчик, яростно его встряхнул.
– Подготовьте карету, – бросил он молодому жрецу, явившемуся на звон. – Я еду в императорский дворец.
Аудиенция у Ридрига Второго должна была состояться через час. От Главного храма до императорского дворца было не более пяти минут ходьбы. Но Верховный жрец собирался приехать загодя и смиренно ожидать в малой приемной, дабы выразить таким образом свои верноподданнические чувства. Он позвал Иллану, чтобы та помогла облачиться в самое роскошное одеяние, которое Падерик приберегал для таких вот особых случаев. Но, полюбовавшись на себя в зеркало, Великий отец вдруг приказал девушке:
– Достань там, в гардеробной, старую черную рясу.
Жрица взглянула удивленно, но перечить не посмела и в груде пестрых нарядов откопала чуть ли не нищенское рубище – темное, потертое, из грубой ткани, с капюшоном, закрывающим лицо. Эту длинную рубаху Падерик надевал лишь в День покаяния, для ритуала признания грехов, который проводился раз в год, в праздник рождения Луга милосердного. В этот день все верующие публично каялись в неблаговидных поступках и недобрых мыслях, посыпая головы пеплом. А некоторые, особо яростные поборники нравственности, даже хлестали себя плетьми, таким образом испрашивая у бога прощения. Натянув рясу, Великий отец горестно вздохнул: теперь подобное тряпье станет его повседневной одеждой. Ибо воин благочестия не должен выглядеть как разряженный придворный щеголь. Придав своему лицу скорбно— просветленное выражение, Падерик немного потренировался перед зеркалом, дабы не растерять фанатичного сияния глаз. Оставшись доволен, захватил свиток с прошением и двинулся к выходу.
В карете Великий отец еще раз просмотрел бумагу: изложено высоким стилем, под путаницей витиеватых слов и изящных формулировок как—то терялся смысл просьбы. Все как нужно…
– Надеюсь, его величество благосклонно отнесется к покорнейшей мольбе его верного слуги, – ядовито пробормотал он. – Лишь бы Вериллий не помешал…
В малой приемной Падерик уселся в углу и, смиренно опустив глаза, перебирал в мыслях слова, которые собирался сказать императору. Долго ждать не пришлось: точно в назначенный час в дверях показался церемониймейстер и проводил Верховного жреца в кабинет Ридрига Второго. Император полностью оправдывал поговорку: «если монарх точен – он вежлив». Его величество сидел за длинным столом черного дерева и вертел в пальцах какую—то безделушку из пушистого меха – то ли талисман, то ли просто забавный сувенир. Он рассеянно взглянул на жреца и поощрительно кивнул, приглашая изложить причину визита. К бесконечной досаде Падерика, за креслом императора обнаружился Вериллий Фламиер собственной персоной. Маг устремил на Великого отца приветливый и доброжелательный взор, губы изогнулись в радушной улыбке. Жрец передернулся, воистину говорят: «Мягко стелет – да убьет в постели». Это именно о главе Совета. Падерик произнес заранее приготовленную прочувствованную речь, завершив ее словами:
– Так прикройте же народ своей монаршей дланью, ваше императорское величество! И позвольте жрецам вступить на путь сражения с грехом и покарать адептов темной волшбы!
Вериллий слегка поморщился: по его мнению, Великий отец отчаянно пережимал с патетикой. Но Ридриг, казалось, не обратил на пламенный призыв жреца ни малейшего внимания. Он продолжал поглаживать пушистую игрушку, по всей видимости, мыслями витая далеко от кабинета. Падерик немного постоял в растерянности, затем, согнувшись в почтительном поклоне, поднес к столу императора свиток с прошением. Монарх даже не заглянул в бумагу. Заболел? Обуреваем более важными заботами? Его высокопреосвященство никогда не видел Ридрига Второго таким странным. Более того, император всегда был набожен и проявлял рвение в молитвах. А сейчас… Великий отец не знал, что и думать. Молчание затягивалось, и жрец уже начал прикидывать, как лучше откланяться, когда монарх, будто очнувшись, обратился к Вериллию:
– А вы что скажете, друг мой?
Верховный маг снова поморщился: объявление войны темным магам означало, что имперские псы и
