Сегодня Великий отец выступал перед кварталом оружейников из Северного луча. Серьезные, неулыбчивые бородатые люди, скрестив руки на груди, недоверчиво внимали сладкоголосому жрецу. Их жены, грудастые спокойные матроны, уверенные в собственном благополучии, держались рядом со своими супругами. Все они были горожанами довольно зажиточными и набожными. Но молиться и жертвовать на храм предпочитали в родном квартале, более других богов уважая труженика Дадду – своего покровителя и заступника. Авторитет Луга как главного бога, конечно, тоже не отрицали, но считали: пусть ему маги молятся, коль он простирает свою защищающую длань прежде всего над ними. А о том, что Луг – изначально неизмеримо выше рангом, чем их любимый Дадда, и думать забыли. Падерик понимал: предстоит большая, многотрудная работа. Нужно не только внушить людям, что темная магия – зло, но еще и поселить в их душах страх. Перед гневом Луга, перед грехом и перед властью земной, конечно. Его высокопреосвященство работы не боялся. Глубоко вздохнув, он снова заговорил, мягко и вкрадчиво:
– Да, дети мои! Луг любит вас и вашего покровителя. Вспомните: ведь Дадда—труженик – его сын. Все вы – почтенные горожане, все достойные люди, искусные мастера, отцы семейств. Жены ваши – образцы добродетели, дети – послушны и кротки. Да не обойдет вас Луг милостью своей, да будут руки ваши крепки, оружие, выкованное ими, острым. Да пребудет счастье в ваших домах. Но только если не будет греха на вас! – последнюю фразу Падерик выкрикнул резким, почти злым голосом, что заставило расслабившихся ремесленников удивленно вскинуть глаза на оратора. – Да! – еще громче воскликнул Великий отец. – Да! Ибо страшный, смертельный, несмываемый грех хищным зверем рыщет по нашему миру, ищет слабых духом, вводит их во искушение! – Недаром Падерик слыл одним из лучших ораторов Виндора. Он умел завладеть вниманием публики, даже такой непробиваемой. Его глаза загорелись неистовым огнем, внезапно побледневшее лицо приобрело вдохновенное выражение. Старенькая, безо всяких украшений ряса придавала жрецу смиренный вид. Он простер к толпе руки и тихо, зловеще, почти шепотом, который, однако, благодаря усиливающим артефактам слышен был во всех уголках храмового двора, уронил: – Мрак. Мрак имя греху этому. Ибо всякий, кто к нему прибег, в него и возвратится. Грязь к грязи, нечистоты к нечистотам. Мрак к мраку.
Толпа, заинтересовавшись столь впечатляющим началом, стала прислушиваться к жрецу более внимательно. Его высокопреосвященство прибавил трагизма в голос:
– Страшный зверь может проникнуть в мирные жилища ваши. Волк, прикинувшийся невинным ягненком, пожрет детей, испоганит жен, а вас самих заставит служить демонам!
Для усиления эффекта в толпе всегда шныряли несколько десятков наемных кликуш. Вот и сейчас одна начала отрабатывать полученные деньги, дурным голосом выкрикивая:
– Ой, спаси нас, Луг, от греха! Убереги деточек!
Некоторые особо чувствительные женщины уже утирали платочками глаза, крепче прижимаясь к мужьям. Те, однако, еще не проявляли беспокойства. Мысленно пожелав им провалиться во мрак вместе с их ублюдочными сопляками и толстыми женами, Падерик продолжил:
– А дитя мрака – темная магия, ибо черпает она силы от демонов. Вспомните, дети мои, быть может, прибегали вы когда—нибудь к запрещенным заговорам или заклинаниям? Или готовили, упаси Луг, незаконные зелья? Быть может, ваши жены тайком бегали к бабкам—ведуньям? Или вы сами, прельстившись легкой наживой, просили темных магов призвать вам удачу? Этим поступком вы лишили себя царства Лужьего, Счастливых долин. Покайтесь, дети мои! Покайтесь, пока не поздно!
Подсадные кликуши старались вовсю, выкрикивая на разные голоса покаянные слова. Одна так разошлась, что подбежала к Падерику и упала на колени:
– Отпусти грех, Великий отец! Отпусти, прошу!
Его высокопреосвященство покосился на воющую лицедейку и незаметно подмигнул, не переигрывай, мол. Сам же, придав лицу самое сочувственное выражение, поднял тетку с колен:
– В чем ты грешна, дочь моя?
– Я… я… – захлебывалась слезами баба, – порчу на соседку напустила!
– Страшная вина лежит на тебе, женщина, – строго произнес Падерик. – Но Луг милосерден! Я же, смиренный слуга его, отпускаю тебе твой грех. Ходи в храм, молись о спасении своей души. И всемилостивый бог, видя твое раскаяние, простит тебя. Ступай с миром.
Кликуша двинулась обратно в толпу, причитая:
– Ох, спасибо! Ох, полегчало—то как на душе!
– Смотрите, дети мои! – патетично провозгласил Великий отец. – Смотрите на эту разумную женщину! Она согрешила, но призналась в своем проступке – и теперь душа ее радуется покаянию! И Луг всеблагой тоже радуется на небесах! – он ткнул пальцем вверх. – А может быть, – тут голос его стал мягко— вкрадчивым, – вы знаете, кто из ваших знакомых, друзей или соседей обращается к темным колдунам? Или знакомы, не приведи Луг, с самими адептами мрака? Спешите, спешите облегчить свою душу, дети мои! Ибо покрывать чужие грехи – преступление не менее страшное, чем грешить самому! Открыв правду жрецам, вы спасете души тех, кто по незнанию или недомыслию впал в лугопротивную ересь! Придите в храм, дети мои, и расскажите нам все! Исповедь ваша останется тайной, и никто не узнает о вашей помощи! Посмотрите на этих святых людей! – Падерик широким жестом указал на пятерых здоровенных амбалов, которые стояли вокруг него, держа руки на поясе и внимательно наблюдая за толпой. Меньше всего детинушки походили на святых, физиономии имели самые разбойничьи, да и повадки тоже. Экипированы они были как настоящие воины: доспех, мечи и щиты. Шестым в этой живописной группе был человек в мантии мага. Глубоко посаженные серые глаза на изможденном лице горели фанатичным блеском. Если пятеро душегубов не проявляли никакого интереса к проповеди, то маг ловил каждое слово Великого отца, и при упоминании грехов его губы кривились в горькой усмешке. – Это – ваши защитники, освободители душ ваших, – продолжал Падерик, когда люди вдоволь налюбовались на указанных им индивидов. – День и ночь они радеют о спокойствии нашего прекрасного города, очищая его от скверны! Это – храмовая стража! Бойцы Лужьи, прекраснодушные воины!
Толпа недовольно загудела: о похождениях «прекраснодушных» все уже были наслышаны. Великий отец вздохнул: да, трудная публика, трудная… Ремесленники были самой упрямой и неуправляемой частью горожан: своих выдавать не привыкли. Работали себе потихоньку, не допуская ни в дом, ни в душу чужих людей, полагаясь на собственные уши, глаза и разум. Да и маги хороши… Нет, конечно, случались среди них такие, кто верил в абсолютную порочность темных сил и считал их адептов причиной всех зол. Но чем выше была у волшебника степень, чем он был талантливей и образованней, тем труднее поддавался обработке. Профессоры магического университета, например, наотрез отказались указать на своих коллег, увлекающихся изучением незаконной волшбы. И у Падерика после беседы с ними сложилось даже впечатление, что многомудрые ученые и сами не брезгуют мраком. Как работать с такой публикой? Благо еще, что учили в последнее время и в бакалавриате, и в университете кое—как, потому самых нерадивых юнцов можно было убедить. Мыслить они не привыкли, знаний систематических не имели, так что верили жрецу на слово. А вот старшее поколение… Ректор университета, конечно, обещал полное содействие и всяческую помощь, но профессура делала вид, что не понимает, чего от нее хотят. Да и среди молодых подобные экземпляры попадались довольно часто. Студиозусы, к примеру, в большинстве своем выглядели полными еретиками. Что обидно, самые способные и умные не хотели сотрудничать с храмовниками. А Падерику очень нужны были волшебники для службы в храмовой страже! Ведь без магической поддержки арест темного колдуна невозможен. Правда, пока настоящих адептов мрака, способных оказать сопротивление, не обнаруживалось. Так, всякая шваль – бабки—повитухи, травники, ведуньи, ведьмаки. С ними можно было справиться и без помощи магов. Вообще, дело продвигалось медленнее, чем ожидал Великий отец. Хотя работа и велась по всем направлениям. Проповеди, подобные сегодняшней, произносились на всех площадях города. Жрецы Луга пугали народ карами небесными и призывали доносить на ближнего своего. И люди шли к храмовникам. Доносили жены на постылых мужей, мужья на потерявших привлекательность жен. Соседи друг на друга, в отместку за грубое слово. Мелкие торговцы на более удачливых собратьев. Доносили из зависти, злобы, ненависти, желания отомстить. И просто из любви к искусству. Но больше всего, конечно, ради выгоды. Ведь имущество «темного колдуна» становилось собственностью храма, который отдавал десятую часть доносчику. Многие уже успели изрядно поправить свои дела, выуживая рыбку из мутной воды. Больше других усердствовали те, кто вчера еще был самой презираемой частью общества – воры, нищие, побирушки, дешевые шлюхи, грабители, разбойники, просто тунеядцы, не желающие работать. Случалось, что вчерашний голодранец в течение недели обзаводился
