все то, что я тебе сказал».
Ханан замер в потрясении. Внезапно, без всякой ясной причины, его охватила сильная дрожь. Он упал, корчась в судорогах. Вирус болезни, который предрекали ему, если он вернется к старухе, сработал немедленно, чтобы люди не говорили, что проклятье не сбывается.
Счастье Ханана было в том, что вирус не атаковал его через несколько дней или неделю, и он все же оказался в ешиве.
Положили его в постель. Через две недели исчез жар, но обнаружилось, что ноги Ханана парализованы.
Так остался он в ешиве. Ученики переносили его в учебный зал на утреннюю молитву и занятия. Так он и жил там, и так ушел из нашего повествования.
Жаль, юноша с нежной кожей, еще ни разу не брившийся, Ханан покинул нашу книгу.
Он еще будет связан с историей похищения детей, и на суде будут обсуждать и его участие в этом деле, и его обвинят, а потом помилуют. Но все это будет по обочинам повествования, ибо парализованный Ханан уже не вернется на эти страницы, и мы будем заниматься теми, кто продолжит странствие, и описаниями тех мест Хазарии, которые они пересекут.
Глава шестьдесят восьмая
Три парня и Тита пересекли ручей и доскакали до реки. Ошибиться было невозможно: это была река по широте и коричневому цвету вод. Даже бес не в силах изменить направление течения такой реки.
Они двигались три-четыре часа вдоль берега по узким тропам, встречая множество мужчин и женщин. Поначалу спрашивали каждого встречного, правильна ли дорога. После того, как они получили ответ от группы рыбаков, которые беспомощно смотрели на груды наловленной рыбы, не зная, какую из них вернуть в реку, всадники поняли, что нет нужды еще спрашивать и дорога верна.
По пути попадались тут и там дома, иногда соединялись в хуторки, и всадники поняли, что им найдется ночлег на ночь.
Они въехали на центральную улицу села, и стук лошадиных копыт возвестил о новых гостях. Мальчики и девочки бежали за ними. Белые вороны сердито посматривали на птиц села, которые слетелись и чирикали, облетая их. Долгие годы еще птицы рассказывали о странности, удивлявшей и пугающей, которая объявилась в их местах.
Всадники уперлись в тупик, тропа оборвалась между плантациями. Пришлось вернуться назад.
«Эй, малыш, – крикнули одному из детишек, – где все?»
«Все пошли провожать Конана, – ответил малыш, – вернутся завтра».
«Кого? Конана? – спросил один из всадников, подумав, что ослышался.
«Конана, Конана, – закричали дети, образовали круг и начали танцевать.
Они остановили коней. И Тита поняла, что чего-то недопонимает. Это стало ее раздражать. «Что происходит?» – сердито спросила Песаха.
«Минуточку, – сказал ей Песах. – я и сам еще не понимаю. Может, дети просто играют. Иди-ка сюда, малыш», – позвал он первого встреченного кудрявого рыжего ребенка с озорным и несколько нагловатым выражением лица, – прыгай на коня».
Малыш весьма обрадовался, взобрался на коня лицом к Песаху.
«О чем ты говоришь? – спросил Басах. – И не крути мне мозги, а то я сейчас же спущу тебя с коня».
«Ничего я не выдумываю. Конан был у нас в селе три недели, а сейчас уплыл по реке в сторону торгового города Шаркил. Все жители села, и мои родители, сопровождают его. Завтра они вернутся с подарками. Мне привезут счёты».
«Что за Конан» – с явным подозрением спросил Лесах.
«Имя его – Конан-варвар. Учитель говорит, что назвать его надо – Конан-иностранец».
Тут на улицы вышло несколько стариков и старух, зовущих осевшими голосами детей. Имя рыжего малыша было Шауль. «Меня зовут», – сказал он и Песбах сошел с коня и спустил ребенка. Гувияу и Гдадиясу тоже соскочили с коней.
Завязалась беседа между пришельцами и местными жителями. Выяснилось, что дети говорили правду. Все село ушло в плавание. Остались лишь старики и, главное, старухи, с материнской гордостью согласившиеся следить за малыми детьми.
Всадники расположились на ночь в пустых домах. Тита и Песах в одной комнате. Ночью он понял, какие мелкие ошибки были им допущены в течение дня. Он уже был уверен, что она просто не желает с ним иметь дело, и просил у нее прощения. Наконец она подчинилась ему, помылась, Чувство долга или победы смешило ее. Нежная ее кожа и детски чистое ее дыхание, прерываемое его натиском, усладили весь мир и всё мироздание пробудили «Большой взрыв» Сотворения и «тьмы над поверхностью вод», как вспышка во время фотографирования.
Хорошо, что не сказала ему о месячных, думала про себя Тита, чувствуя, что он этого не обнаружил.
«Ты даже не знаешь, насколько я твой», – сказал он ей.
Я знаю, я знаю, думала Тита, уже некоторое время она знала, что всё изменилось. Она не принадлежит никому, а все принадлежат ей, и она думала с удивлением, как ей распорядиться с таким огромным приобретением, которое свалилось ей в руки в возрасте пятнадцати лет.
Где ты, служанка-мышь, которая всё знает? – словно бы призывала про себя Тита свою прежнюю служанку, но призыв о помощи был как вздох перед тем, как встать с постели, ибо Тита не нуждалась ни в каком совете. Та, которую дважды так любили, не нуждается еще в каких-то доказательствах, чтобы знать, что делать. Это просто. Всё, что она делает, верно. Поцеловала Тита Пенаха в грубый лоб, благодаря за ночь любви, обдав его силой своего затаенного света.
Прощай, любимый мой, про себя рассталась Тита с Песахом в ту ночь, и стала самой собой навсегда.
Утром, когда все встали, Песах обнаружил при свете дня то, что следовало обнаружить, и попросил Титу напомнить ему.
«Извини, – сказала Тита, – забыла напрочь». Поцеловала его, и он, естественно, поблагодарил ее, а, может, и Бога, за ее пламенную любовь к нему.
Это было раннее ясное утро в среду восьмого Нисана, ровно неделя до кануна праздника Песах. Они расстались с жителями села, проглотив по ложке каши с сухариками и соленой брынзой, запив горячим молоком.
С полными желудками вскочили с места, когда в кухню вбежал рыжий Шауль и закричал: «Корабль приближается к причалу».
Они этого ждали и потому торопились. Крепкий на вид старик ожидал их снаружи, держа их коней, сытых и отдохнувших.
Они спустились, держа коней за поводья, к реке. Огромное речное судно приближалось к берегу, ведомое семью шведами. Всё село сошло с корабля, а всадники поднялись на палубу.
«Куда?» – спросили моряки.
«До Шаркила».
«Викинги, – дрожала Тита, глядя расширенными от страха глазами на Песаха, – давай сбежим».
«Нечего тебе бояться, Тита, – сказал ей Песах, – ты в средине иудейской империи, и эти викинги, эти варяги – наши гости, работают по разрешению и платят налоги, и они благодарны нам и полны уважения к нам. То, что делали викинги там, за границей, на их торговой станции, было неожиданным и наглым. Здесь же викинг не выступит против еврея. Тем более, моряки и их капитан. Это простые люди, которые хотят заработать от перевозки людей и товаров, используют опыт и таланты к корабельному делу, унаследованные от их отцов. Он работают здесь с разрешения областного начальства, и никогда никого не обижали. Идем, Тита, не гляди на них, обращай на них внимание не более, чем на поручни корабля. У нас есть сабли. Им запрещено их иметь».
Тита погладила ножны сабли, извлекла ее из ножен, и оглядела изогнутое ее лезвие. Оно не сверкало на солнце, как должно было бы сверкать, если бы его снимали сейчас для фильма. Они ведь стояли в тени деревьев и складов. Оно не сверкало, но было невероятно острым.
«Хватит, перестань играть с этим», – сказал Мувияу, нервничая при виде того, как тонкая девичья рука
