Элла была не в силах воспринять информацию, которая на нее обрушивалась. Получается, она видела некую карикатуру на человека, созданную ее неумением общаться и его собственными причудами, а теперь Бродски рисует перед ней образ реальной и непростой судьбы.
Впервые после встречи с Лукасом ей захотелось познакомиться с ним поближе, услышать, как он приоткрывает завесу над своим прошлым. Но от этого желания Элле стало грустно, потому что она встала на путь, который неизбежно увеличит расстояние между ними, и Лукас скорее всего исчезнет из ее жизни.
Когда-то Лукас был готов убить кого угодно и когда угодно, но с тех пор здорово изменился. Он не хотел убивать Новаковича, а теперь не хочет, чтобы прикончили Бродски. Элла видит, как он борется со своим прошлым, однако сама она может только затянуть его обратно. Только это уже не в ее власти: выбор сделан другими, включая человека, сидящего напротив, и Элла не успокоится, пока они все не заплатят сполна.
Безусловно, Бродски — прекрасный собеседник, он может много рассказать о Лукасе. Помочь ей информацией. Вероятно, он не лишен привлекательных сторон, но такими же были и те, смерть которых он организовал. Она пришла сюда, чтобы убить его, и будет виновата, если предаст свою семью.
— То есть вы жили здесь в коммунистические времена?
— Я всю свою жизнь прожил при коммунизме. Я сам был коммунистом.
— Расскажите мне, каково это.
Элла задавала нужные вопросы, подталкивала к долгому разговору. Она смотрела, как Бродски пьет, отчаянно стараясь придумать, как его убить. С пистолетом было бы легче, но Лукас лишил ее этой возможности. Элла не была уверена, что сможет зарезать его ножом. Возможно, ей все же удастся лишить его жизни каким-нибудь иным способом…
Нужно лишь дождаться, пока он не опьянеет достаточно, чтобы реакция замедлилась. Элла понемногу отпивала из бокала и не возражала, чтобы его доливали, а вот сам Бродски пил быстро и много и уже нетвердо стоял на ногах, когда поднялся за второй бутылкой.
— Вы не рассказали, как попали в Будапешт, — громко сказала она, пока он нес вино из кухни.
Элла не слышала ответов, ее мозг лихорадило от внутреннего диалога, от попыток придумать, как убить врага. И все же полностью сосредоточиться не получалось. Ведь она думала о том, как прикончить человека, как лишить его жизни.
Язык Бродски начал заплетаться, и Бруно заснул еще до того момента, как закончилась вторая бутылка.
Вот оно: перед ней открылась возможность, однако Элла все еще не решила, как все провернуть. Чтобы избавиться от тошноты, замешательства и чувства ответственности за то, кем становится, она подошла к окну и посмотрела вниз.
Так она простояла несколько минут, пока не услышала чей-то возглас, всего одно слово, почти потерявшееся в шуме деревьев. Элла напряглась, пытаясь увидеть, откуда донеслось восклицание, и вдруг увидела мальчишку, стоящего на противоположной стороне улицы.
Мгновенная вспышка счастья узнавания ослепила ее — чтобы тут же исчезнуть. Конечно, парнишка не мог быть Беном, разумеется, нет… Хотя и немного похож, даже по манере одеваться. Впрочем, он стоял слишком далеко, чтобы разобрать детали. Мальчик медленно поднял руку и помахал ею.
По спине Эллы пробежали мурашки: смесь осознания, что тебя узнали, и призрачного сходства парнишки с Беном. Она подняла руку, чтобы махнуть в ответ, когда вдруг услышала второй голос.
Появление второго подростка в окне одной из соседних квартир привело ее в замешательство. Он выкрикнул еще несколько слов своему приятелю, прежде чем снова исчезнуть в окне. Мальчишка на улице не видел ее, никто не видел ее, Бен — мертв… Бродски тоже должен умереть.
Элла закрыла окно, потом зашла в кухню, не глядя на Бруно. Времени на брезгливость нет: пусть это будет нож. Она закроет глаза, подумает о том, что сделал Бродски, и проткнет его насквозь. Она сможет, она должна это сделать.
Элла открыла пару ящиков: ящик с ножами грохнул так громко, что она обернулась в сторону гостиной, чтобы проверить, не проснулся ли Бруно. Повернувшись назад, Элла наткнулась взглядом на плиту — и замерла, медленно и аккуратно закрывая ящик.
Газ. Девушка вспомнила, как кто-то говорил ей, что бытовой газ не ядовит. Зато он взрывоопасен, и с его помощью можно все проделать, не впадая в излишнюю жестокость. Кроме того, такая смерть не будет выглядеть подозрительной. Несчастный случай.
Элла вернулась в гостиную, аккуратно взяла одну из зажженных свечей, принесла в кухню и поставила ее на газовый счетчик. Потом подняла свой бокал, вымыла его, взяла сумочку и бросила последний взгляд на Бруно, который теперь, во сне, выглядел старше и казался совершенно безобидным.
Элла не была уверена, что это сработает, и все-таки почувствовала себя как-то лучше, легче. Бродски виновен в убийстве ее семьи, она убеждена в этом до мозга костей, но если он сейчас не погибнет, тогда это будет вмешательством злого рока — подобно тому, как злодеи выживают на электрическом стуле.
Элла открыла все конфорки. Раздалось неприятное шипение. Выйдя из квартиры, она быстро спустилась по лестнице, выскочила из здания и инстинктивно замедлила шаг, заметив двух мальчишек, курящих неподалеку. Отсюда парень уже не напоминал Бена: лицо у него было более грубым и вытянутым. Подросток бросил взгляд в ее сторону, и Элла быстро отвернулась.
Девушка пошла в направлении освещенного здания парламента и в конце улицы повернула налево, догадавшись, что направляется к реке.
Она ждала, а таймер в ее голове тикал, отсчитывая время до взрыва. Сомнениям не оставалось места: ведь теперь уже поздно, ничего не изменишь.
Если Бруно проснулся, или потухла свеча, или такие фокусы вообще чепуха и нигде не срабатывают, кроме как в кино, тогда она на самом деле все испортила, потому что Бродски поймет, что она снова пыталась убить его, и теперь уже не будет таким великодушным.
Потом раздался гул — сначала еле различимый, словно где-то высоко пролетел реактивный самолет. Затем он обрел форму, безошибочно объявил о себе на весь город: взрыв, звук тревожного колокола, заполнившего пустоту, прежде чем замереть. Скоро завоют сирены… Девушку охватило нервное возбуждение, сердце заколотилось, будто собиралось выпрыгнуть из груди.
Она поймала такси и за время короткой поездки до гостиницы почувствовала себя успокоенной и воодушевленной. В ней бурлили и другие эмоции, но Элла подавляла их, потому что знала: у нее нет причин жалеть о Бродски или идти против Лукаса.
Она чувствовала себя уверенной, сильной, однако вот она вернулась в гостиницу — и немедленно натолкнулась на самое себя, и триумф виновато рассыпался на кусочки. В холле сидел Лукас, явно ее поджидая; его кресло было повернуто таким образом, чтобы он видел каждого, кто входит в отель.
Заметив его, Элла махнула рукой, стараясь выглядеть веселой, как человек, только что вернувшийся с экскурсии по городу, и понимая, что ей не скрыть того, что ему уже наполовину известно.
Лукас помахал в ответ и улыбнулся, но когда она подошла, снова посуровел и произнес:
— Сядь. Я должен тебе кое-что сказать.
Элла села, все еще стараясь выглядеть веселой и беззаботной.
— Я провел вечер на телефоне, проверяя информацию, которую дал нам Бруно. И обнаружил кое-что очень интересное в связи с владельцами «Ларсен-Гроль».
Секунда или две ушло у Эллы на то, чтобы сообразить: разговор не имеет никакого отношения к ее визиту к Бродски. Она не могла понять, почему Лукас не упоминает о нем, ведь ему явно известно, что она там была. И вдруг до нее дошло: гораздо важнее то, что он узнал, — кто хозяин «Ларсен-Гроль».
— И что? Кому принадлежит эта фирма?
— Тебе.
— Что? Не понимаю…
Лукас хмуро кивнул:
— Это одна из компаний твоего отца. Получается, что человек, который уничтожил твою семью, не таинственный враг из прошлого, а кто-то свой, чье положение позволяет использовать фонды и счета компании.
