— Значит, во всем виновата я? Так, что ли? — Оскорбленная, пылая ненавистью, она попыталась вывернуться из рук Марка и, потерпев неудачу, ударила его локтем в солнечное сплетение.
Задохнувшись, он согнулся пополам и отпустил Шэрон. Но только на мгновение. Почти сразу же его сильные пальцы вновь сомкнулись на ее предплечье.
— Ах ты, маленькая…
Пытаясь вцепиться ногтями в лицо Марка, она не расслышала слово, которое тот пробормотал себе под нос.
— Отпусти меня, негодяй! Я тебя ненавижу!
— Да! — прохрипел он, как будто это был самый лестный комплимент, а затем его губы запечатали ее рот, заглушив дальнейшие оскорбления.
Его хватка стала еще крепче. Притянув Шэрон к себе, Марк лишил ее возможности сопротивляться. Затем, запустив пальцы в густые рыжие волосы, оттянул голову так, что ей стало больно.
И о Боже! Она приветствовала эту боль. Вцепляясь ногтями в его пиджак, скребя ими по спине Марка, Шэрон как будто пыталась спровоцировать его на еще одну вспышку ярости, на то, чтобы он причинил ей такую боль, которая заставила бы хоть на мгновение забыть о невыносимых мучениях.
Марк застонал, неистовые поцелуи обожгли ее шею… И вдруг гнев куда-то пропал, сменившись яростным желанием, заставившим Шэрон прильнуть к нему, ответить столь же страстными поцелуями. И это желание заслонило чувство вины и презрение к самой себе за неспособность противиться так унизившему ее человеку. Только потеряв себя в потоке непреодолимой страсти, она смогла наконец обрести столь нужное ей забвение.
— О Боже…
Голос Марка был хриплым, он грубо стаскивал шелк с ее плеч. Шэрон чувствовала, как рвется под его руками тонкая ткань, но это уже не имело никакого значения. Его страсть была почти животной, но Шэрон словно купалась в ней и даже помогала Марку снимать с себя одежду — всю, до последнего лоскутка.
Руки Марка действовали властно, чуть ли не грубо, причиняя ей боль, но Шэрон и не желала другого. Нежность сейчас была ей не нужна, она жаждала сгореть в пламени, которое мог разжечь в ней лишь он.
И пожар вспыхнул. Прикасаясь к его одежде теплой нежной кожей, она испытывала какое-то мазохистское наслаждение. Представ совершенно обнаженной перед ним, полностью одетым, Шэрон возбудилась еще сильнее.
Дрожащими от нетерпения пальцами она вцепилась в рубашку Марка, стараясь вытащить ее из-под узкого черного пояса брюк, пытаясь расстегнуть неподатливые пуговицы. Не в силах ждать, он отстранил ее руки и сделал это сам. А затем подхватил Шэрон и положил ее на постель.
Ее руки лихорадочно ласкали гладкую кожу плеч, ощупывая твердые бугры мышц, пока Марк наконец не лег рядом с ней и не нашел жадными губами набухшую грудь.
Она уже не чувствовала ничего, кроме все нарастающего жара желания, словно выжигающего все внутри нее. Очутившись под ним, вне себя от неожиданного стремления освободиться, Шэрон забилась, как непокорное животное, пытающееся стряхнуть с себя путы, наложенные властным хозяином. И тут он взял ее, взял без всяких церемоний, погрузившись во влажную теплоту ее тела.
Издав легкий вскрик, впившись ногтями в его спину, Шэрон изогнулась навстречу яростным толчкам, каждый из которых словно стирал какую-то часть недавних невзгод, пока не осталось ничего — кроме одного мужчины и одной женщины и безграничного, пустого пространства вокруг них.
Шэрон проснулась в темноте. Под легким покрывалом, которым Марк прикрыл ее, сонную. Было душно.
Все тело болело, и, вспомнив, как она сама провоцировала мужа на более грубые действия, Шэрон застонала от стыда. Она ощущала лежащего рядом с ней Марка, слышала его медленное, равномерное дыхание.
На лицо его легло пятно лунного света. Во сне, с чуть приоткрытым ртом и растрепанными волосами, он был так похож на Бобби, что Шэрон захотелось провести пальцами по его щеке, по волевому подбородку. Но эти прикосновения казалось сейчас абсолютно запретным.
Он взял ее просто потому, что не смог воспротивиться, как и она сама, вспышке обоюдного желания. Но ничего не изменилось. По-прежнему существовала Джулия Блакстер. И что бы он ни говорил, то, что Марк обманывал ее с другой женщиной, оставалось фактом. И именно он, Марк Уэйд, был причиной разрыва между Самантой и Ричардом. И самое страшное — Бобби не было с ней!
Глаза наполнились слезами, и, повернувшись на спину, Шэрон уставилась в потолок.
Почему ей суждено было полюбить именно Марка? И кстати, Саманта — куда, черт возьми, она подевалась? Неужели так трудно поднять трубку и позвонить, дать знать, что с ней все в порядке? Времени, правда, прошло не так много, рано или поздно сестра свяжется с ней. Но так хочется услышать родной голос сестры, особенно сейчас, в столь трудное время!.. А вдруг с Самантой что-то случилось?
Во внезапной тревоге, сразу окончательно проснувшись, Шэрон села на кровати. Было что-то такое… что-то такое, что подсознательно грызло ее весь день…
Открытка в доме Саманты! Открытка, которую она чуть было не прочитала, по потом поняла, что та адресована не ей. Она была подписана Ричардом. Теперь Шэрон вспомнила это. Но почему Ричард писал Саманте, если она должна была быть с ним?
Почему же это не пришло в голову раньше? Наверное, потому, что все ее мысли были заняты Бобби и ей не было дела ни до кого другого. Но если Саманта не…
Ухватиться за мысль, крутившуюся в голове, никак не удавалось. В чем дело? Может, она просто фантазирует? В ней как будто щелкнул какой-то тумблер, отключивший приток энергии, и Шэрон бессильно откинулась на подушку.
Зашевелившийся во сне Марк повернулся на бок, к ней лицом, и его рука тяжело легла ей на грудь.
Саманта где-то в Европе, снова стала анализировать факты Шэрон. В день отлета она звонила из аэропорта. В таком случае, почему открытка была подписана Ричардом? И откуда она пришла? Из Испании? Скорее всего да… Если, конечно, он не отправил это послание еще до того, как пригласил Саманту приехать к нему. Такое тоже могло случиться…
Лежа в темноте с открытыми глазами, Шэрон пыталась под глубокое, ровное дыхание Марка найти ответ. Что-то никак не давало ей покоя…
Наконец, поняв, что уже не уснет, Шэрон осторожно сняла со своей груди руку мужа и тихо соскользнула с кровати.
6
Подъехав к дому Саманты, Шэрон увидела, что окно в спальне сестры было освещено. Все правильно: в прошлый свой приезд она специально оставила гореть торшер.
Открытка по-прежнему лежала там, куда она ее положила, — на телефонном столике. А как же иначе?
Однако, когда Шэрон взяла со столика красочный глянцевый прямоугольник, пальцы ее дрожали. На этот раз, мельком взглянув на великолепную панораму, она перевернула открытку и внимательно прочитала текст.
«Поняла ли ты, чего лишилась, когда в четверг решила уехать от меня домой? Может быть, я действительно такой эгоист, каким ты меня считаешь, Сэмми, не знаю? Знаю только одно, мне хочется быть с тобой, и поэтому я очень огорчен, дорогая! Может быть, когда-нибудь в будущем мы сможем попробовать еще раз.
Навеки твой Ричард».
Так, значит, они поссорились в очередной раз и Саманта ушла от него! Улетела домой. Но тогда где она? Шэрон ничего не понимала.
