включал, носик ее показался загорелым. С экрана на него падал отсвет красного грузовика.
– Все эти годы она обвиняла мужа в смерти своей собачки, а он ничего дурного не сделал. Просто фургон «виннебаго» всего сто квадратных футов. Он величиной примерно с проявитель, а они прожили там пятнадцать лет. За это время дорожные полосы стали уже, многие дороги вообще закрыли для таких машин, как их фургон, а в нем и дышать-то почти невозможно, не то что жить, да еще она упрекает мужа в том, в чем он не виноват.
В красноватом свете от экрана Кэти выглядела шестнадцатилетней.
– Общество ничего не сделает ни с водителем, ни с цистернами, которые доставляют в Финикс ежедневно тысячи галлонов воды. Даже оно не рискнет спровоцировать бойкот, который могут объявить транспортники. Все негативы уничтожат и объявят дело закрытым. Зато и Эмблеров Общество преследовать не будет. И вас тоже.
Я повернулся к проявителю и скомандовал: «Ход!» На экране появились другие кадры. Юкка. Мое плечо. Моя спина. Чашки с ложками.
– К тому же, – добавил я, – для меня не внове переносить вину на других.
На экране мелькнуло плечо миссис Эмблер. Ее спина. Открытая дверь душевой.
– Я вам ничего не рассказывал про Аберфана?
Кэти не отрывала взгляда от экрана, и теперь ее лицо казалось бледным в светло-голубом отсвете крошечной душевой из стопроцентной пластмассы.
– Общество уже считает, что виноват грузовик-водовоз. Мне осталось только убедить газетное начальство. – Я дотянулся до телефона и отжал кнопку выключения. – Рамирез, хотите поохотиться за Обществом?
На экране спина Джейка, чашки, ложки, бачок.
– Я-то хотела. – Льда в голосе Рамирез хватило бы, чтобы заморозить Соленую реку. – Да твой проявитель сломался, и ты не смог сделать для меня оттиск.
На экране миссис Эмблер и Тако.
Я опять нажал кнопку выключения, не снимая с нее руки, и скомандовал: «Стоп! Печатать». Экран потускнел, и оттиск соскользнул в подносик. «Уменьшить оттиск. Однопроцентный марганцовый раствор. Показать на экране!» Я снял руку с кнопки.
– Слушай, Рамирез. Что поделывает сейчас Долорес Чивир?
– Работает над расследованием. А в чем дело?
Я не ответил. На экране постепенно тускнела фотография миссис Эмблер.
– Общество имеет-таки доступ к личным досье, – Рамирез отозвалась почти так же быстро, как Хантер. – Так вот почему ты запросил адрес своей давней приятельницы? Тебя, видно, совесть мучит.
Я ломал голову над тем, как бы сбить Рамирез со следа Кэти, а она сбилась сама, поспешив сделать вывод, – совсем как Общество. Еще немного постараться, и я сумею убедить и Кэти: «Вы знаете, почему я приехал к вам сегодня? На самом деле мне нужно было поймать Общество. Надо было выбрать человека, о котором Общество не могло ничего узнать из моего досье, о моих связях с которым никто бы ничего не знал».
Кэти продолжала смотреть на экран. Казалось, она наполовину поверила. Фотография миссис Эмблер еще больше потускнела. Никаких известных связей.
Я скомандовал «Стоп!».
– А что с грузовиком? – спросила Рамирез. – Он какое отношение имеет к твоей совести?
– Никакого. И Бюро водоснабжения тоже не имеет, а оно еще больше тиранствует, чем Гуманное Общество. Так что поступим, как велит наш директор. Полное сотрудничество. Дело закрыто. Мы их поймаем на том, что залезают в личные досье.
Она задумалась над моими словами, а может быть, уже отключилась от меня и стала вызывать Долорес Чивир. Я посмотрел на изображение миссис Эмблер на экране. Оно так побледнело, что казалось передержанным. Собачки Тако уже не было видно.
Я посмотрел на Кэти:
– Представители Общества будут здесь через пятнадцать минут. Я как раз успею рассказать вам об Аберфане. Садитесь. – Я показал на диван.
Она отошла от экрана и села. Я сказал:
– Это был замечательный пес. Он очень любил снег. Он копался в снегу, подбрасывал его мордой, подпрыгивал и ловил хлопья.
Рамирез явно отключилась, но опять позвонит, если не найдет Долорес Чивир. Я нажал кнопку выключения и подошел к проявителю. На экране все еще держался образ миссис Эмблер. Промывание в марганцовке не слишком стерло ее черты. Можно было по-прежнему различить морщины и жидкие седые волосы, но выражение вины или упрека, утраты и любви пропало. Теперь она казалась спокойной, почти счастливой.
– Хорошие фотографии собак почти никогда не получаются. У них на морде нет таких мышц, которые помогают сделать выразительные снимки. А Аберфан к тому же, завидев фотокамеру, бросался на меня.
Я выключил проявитель. Теперь, когда экран погас, в комнате стало совсем темно, и я включил верхний свет.
– Тогда в Соединенных Штатах оставалось меньше сотни собак, а он уже переболел раз новым вирусом и чуть не умер. Мне удавалось снять его, только когда он спал. А мне хотелось иметь фотографию, когда он играл в снегу.
