поднятыми из могил его заклятиями и чарами. Сам он умеет летать вместе со стервятниками и воронами. Убить его нельзя, потому что он продал душу дьяволу, и дьявол защищает его.
Тангейзер разуверил их, потому что был тронут их искренним дружелюбием, потому что их забросила сюда не колдовская сила — как и всех остальных, — а алчность императоров и королей и еще потому, что в их обществе, говорящий на их языке, он был единственный опытный командир и поднять их пошатнувшийся боевой дух было его первым движением и обязанностью.
— Ла Валлетт всего лишь человек, — сказал Тангейзер. — Наверное, великий и ужасный человек, но все равно просто человек. И его рыцари тоже обычные люди. Мужчины и женщины, живущие в городе, сражаются как дьяволы, потому что здесь их дом, земля их предков, а мы пришли отобрать ее силой. Разве мы сами не стали бы драться так же неистово за собственный очаг и свои семьи?
Они закивали и уставились в огонь; языки пламени взлетали к бескрайнему ночному небу и исчезали так же быстро, как и возникали, словно желая показать, что по сравнению с космосом, таким неумолимым и громадным, человеческая жизнь едва ли значит больше этого проблеска огня.
— Ибрагим, — произнес юноша по имени Давуд, поднимая голову, — завтрашний день станет последним для них? Или для нас?
— Завтрашний день? — переспросил Тангейзер.
— Большое наступление, — пояснил Давуд. — Решительная битва.
Осознав его слова, Тангейзер протрезвел. И решил разузнать что-нибудь еще.
— Нам уже много раз обещали последнюю, решительную битву.
Давуд скривился, соглашаясь с его словами.
Тангейзер указал в темноту, через седловину горы на Санта-Маргариту.
— Я здесь с Кирмизи Бейраком, — сказал он. Он много дней подряд наблюдал стоящие на том склоне красные знамена. — Мы должны поддержать львов ислама во второй волне.
Давуд поглядел на шрамы на лице Тангейзера и на его покалеченные пальцы.
— Ты уже повидал самое страшное, мой друг.
— Самое страшное? — повторил Тангейзер. Он отрицательно покачал головой. — Пока человек жив, самое страшное ждет его впереди. А что вам приказано на завтра?
— До сих пор Аллах был милостив к нам, мы стояли вон там, над заливом, — сказал Давуд. — Даже эти дьяволы не умеют ходить по воде. Но завтра мы пойдем в первой волне.
Анатолийцы обменялись мрачными взглядами. Тангейзер нахмурился, сочувствуя им.
— Все сразу?
Давуд махнул рукой на невидимую в темноте громадину горы Сан-Сальваторе.
— Все, кроме орудийных расчетов.
Сердце Тангейзера учащенно забилось. Он наклонился вперед и с безразличным видом подтолкнул наполовину обуглившуюся деревяшку в костер. Поглядел, как занялось пламя, и сказал:
— Нам, конечно, ничего не рассказывают. Но ты утверждаешь, что наш паша хочет задействовать резерв? Весь резерв?
— Да, время пришло, — подтвердил Давуд.
Резервные полки стояли на Сан-Сальваторе; помимо того, что они защищали свои осадные батареи, они еще и перекрывали дорогу любому возможному христианскому подкреплению вроде того, которое прошло маршем через склоны горы до залива Калькара в июле и с которым пришел Людовико. Но турки тоже не умеют ходить по воде. Чтобы двинуться в наступление на Эль-Борго, резервам придется отойти на юг, и тогда, не считая артиллерийских расчетов, дорога на Зонру — и к его лодке — окажется открыта. Во всяком случае, для компании из четырех человек. Тангейзер отыскал Полярную звезду; над самым краем холма на северо-востоке, в той стороне, где находилась Зонра, торчали рога Тельца. Небесный бык укажет им дорогу домой. Он подумал об Ампаро и счел это явным предзнаменованием. Тангейзер потянулся.
— Вот и мне пришло время уходить, — сказал он.
Совершенно детское выражение появилось на лице Давуда.
Отрывок из Корана всплыл в мозгу Тангейзера.
Он произнес:
— Одному Аллаху ведомо, когда настанет конец мира. Он тот, кто насылает дождь и знает, что творится во тьме. Ни одной душе не дано знать, что ждет ее завтра, ни одной душе не ведомо, в какой земле предстоит умереть. Только Аллах всеведущий, только Аллах знает все.
Четверо молодых людей восприняли его слова с благоговением, но испуг их от этого не уменьшился.
— Вы когда-нибудь бывали в битве? — спросил Тангейзер.
Он оглядел сидящих вокруг костра. Все четверо отрицательно замотали головой.
— Во время боя, — сказал Тангейзер, — держитесь ближе друг к другу, присматривайте друг за другом.
Все четверо внимательно смотрели на него.
— Когда кругом шум, дым, страх, обычно думаешь только о себе самом и об Аллахе, конечно, будь благословенно Его имя. Это естественно, но и смертельно опасно. Восемь глаз лучше двух, четыре меча лучше, чем один. Соберите всю свою храбрость, всю свою ловкость. Куда пойдет один, пойдут остальные, но не держитесь слишком близко друг к другу на открытом месте, иначе вы станете хорошей мишенью.
Он подождал, пока они усвоят мысль; они закивали.
— Берегитесь их греческого огня, летающих зажигательных снарядов. Ну и пушечных ядер тоже, они выскакивают на вас стремительно, как кобра, но если проявить проворство, их легко перепрыгнуть. И еще избегайте драться с христианами, одетыми в полный доспех, они, может, и не дьяволы, но их дьявольски сложно убить.
Они глядели на него так, словно он был Соломон. Их искренние лица тронули его. Тангейзер сунул руку в карман, достал заветную коробочку и выудил два камешка. Почему бы нет? Он достал кинжал, клинок в темных подтеках зловеще заблестел в пламени костра, а анатолийцы глядели, как Тангейзер делит на половинки отливающие золотом пилюли.
— У тех, кто идет в первой волне, мало преимуществ, — продолжал Тангейзер, — но запомните вот что. Ваша задача вызвать врага на бой — в конечном итоге погибая, — чтобы вторая волна могла добить его. Если вы доживете до того момента, когда подоспеет вторая волна наступления, отходите назад, но делайте это с умом, как карманник выбирается из толпы. Не паникуйте. Не бегите. Сохраняйте достойный военного вид. Подбирайте раненых товарищей, несите их назад на позиции. Несите их, не таясь. Если вы сделаете так, худшее, что вас ожидает, — порка, а лучшее — награда за благородный поступок. А теперь протяните мне правые ладони.
Они протянули к нему руки. Сейчас они послушались бы его, даже если бы он приказал им броситься в костер. Тангейзер положил каждому на ладонь по половинке пилюли.
— Проглотите это, когда будете подниматься на холм, когда сердце начнет бешено биться в груди. Но не раньше. У этого снадобья божественный вкус, и оно поможет вам унять страх. А если вам суждено отправиться в рай прямо завтра, это поможет сделать путешествие легким.
Он подумал, не спросить ли об Орланду, поскольку судьба мальчика не давала ему покоя, но здесь, на другом конце турецкого лагеря, о нем вряд ли кто-нибудь слышал. В любом случае он знал, что кавалерия силахадарв не участвовала в боях с самого первого дня. Не было смысла посылать лошадей на штурм крепостных стен. Тангейзер поднялся.
Молодые люди тоже встали и с благословениями распрощались с ним.
— Никому больше не рассказывайте о том, что произошло между нами, — сказал он. Они кивнули. — Ассалам алейкум, — произнес Тангейзер. И прибавил: — Да хранит вас Аллах.
Когда Тангейзер шел обратно, он видел лагерные костры на высотах Коррадино, его подмывало зайти и узнать, как там Орланду, и, может быть, посидеть и у его костра. Но он не стал и дальше испытывать удачу, да и до восхода оставалось мало времени. Пусть мальчик поспит. Ему и самому нужно отдохнуть. Возвращение через Калькаракские ворота прошло благополучно. Борс прикрывал его на подступах к стене и открыл для него боковую калитку. Прежде чем отправиться к Старки с последними сведениями, Тангейзер рассказал обо всем Борсу. Борс отнесся к его словам скептически.
— Дорога на Зонру будет открыта?
