— Как имя этой женщины?
— Карла де Ла Пенотье с виллы Салиба.
Сабато с Борсом оба уставились на Тангейзера.
— И когда требуется выполнить это задание?
— Оно уже исполнено. Сегодня вечером.
Тангейзер вспомнил священника в экипаже у ворот.
— И кем?
— Священником, занимающимся подготовкой дел для судебного разбирательства в нашей священной конгрегации, отцом Амброзио.
— Это тип, который похож с лица на крысу?
Гонзага глупо усмехнулся.
— О да, именно так, ваша светлость.
Тангейзер взглянул на Борса, и Борс ударил священника кулаком по почкам. Гонзага упал. Тангейзер потянул его за ухо, принуждая встать на колени.
— Этой благородной даме должен быть причинен какой-либо вред?
Гонзага пытался вдохнуть.
— Нет. Людовико строго приказал совершенно противоположное.
Итак, таинственный монах, лишивший чести юную графиню и оставивший ее с ребенком, был Людовико Людовичи, и Людовико желал, чтобы произошедшее никак не запятнало его репутацию. Это была сеть со множеством сложных узелков, и Тангейзер в нее угодил. Но откуда Людовико узнал, что Карла обратилась за помощью к нему, чтобы попасть на Мальту? От Старки? По какой-то случайности, быть может. Гонзага все равно не знал ответа на этот вопрос, и Тангейзер не стал его задавать.
— Против нас были выдвинуты письменные обвинения? — спросил Тангейзер.
— Ничего не было подготовлено. Нам запретили записывать что-либо на бумаге.
Хотя бы это было хорошей вестью.
— И где Людовико сейчас?
— Он уехал навестить вице-короля де Толедо сегодня днем. Из Палермо он отправится в Рим.
— По какому делу?
— Не знаю. Может быть, по делу великого магистра Ла Валлетта. Или по своему собственному. У него всегда свои дела. Он никогда ничего мне не доверяет.
Тангейзер внимательно посмотрел на него. Кивнул Борсу.
— Ему больше нечего нам рассказать.
Сабато Сви отошел в сторону.
Борс вынул кинжал. Он колебался.
— Я никогда еще не убивал священника.
Гонзага забормотал на латыни:
— Deus meus, ex toto corde poenitet me omnium meorum peccatorum eaque detesto…[59]
Тангейзер забрал у Борса кинжал.
— Я тоже.
Он оборвал молитву Гонзаги, ударив его ножом под ключицу и перерезав идущие от сердца артерии. Во время восстания Лже-Мустафы,[60] когда янычары зарезали тысячи людей на улицах Адрианополя, Тангейзер обнаружил, что этот способ надежнее, чем перерезать горло. И кровь аккуратно остается внутри грудной клетки. Гонзага умер без звука. Тангейзер подождал, пока он сам упадет, и вернул Борсу кинжал.
— То же самое, что убивать обычного человека, — сказал он.
Борс вытер кинжал о бедро и убрал его в ножны.
— Что теперь?
Тангейзер задумался. Санта-Кроче находится в глубине страны, в горах к юго-западу от Этны. Дорога туда от виллы Салиба, дорога на Сиракузы, проходит западнее «Оракула», через южные ворота Мессины. Амброзио и его эскорт пока еще не добрались до виллы Салиба. Он понадеялся, что Карле хватит здравого смысла не оказывать сопротивления. А вот Ампаро? Но что толку попусту рассуждать? У него более чем достаточно времени, чтобы перехватить их на дороге на Сиракузы. Он вдруг ощутил легкую тошноту и догадался отчего.
— Я не ел с самого утра, — сказал Тангейзер. Он указал на тела. — Давайте затащим эту падаль на склад. А потом, пока я набиваю живот, можно будет поговорить.
Тангейзер напоил Бурака, обтер его мешковиной и ушел, оставив ему сумку с дробленым овсом и клевером. Когда он вернулся, Борс уже залил пол уксусом, чтобы отбить вонь. Несчастный Гаспаро лежал на козлах. Пока Борс шарил на кухне в поисках еды, Тангейзер поспешил в свою комнату и достал сундучок с медикаментами.
Когда он вернулся, Борс уже выставил на стол хлеб, сыр, вино и четверть холодного жареного лебедя. Прибавил бутылку бренди и три изящных бокала. Сабато Сви сидел, опустив голову на окровавленные руки. Плечи его содрогались. Тангейзер поставил свой лекарский сундучок на стол и откинул крышку. Он обнял одной рукой Сабато и ощутил в груди друга сдавленные рыдания. Подождал, пока они затихнут, затем произнес:
— Покажи мне свои руки.
Сабато потер лицо рукавом, судорожно вздохнул и опустил руку. Он избегал смотреть Тангейзеру в глаза. Его борода была сплошь в крови и слюне. Тангейзер достал из сундука кусок ткани и принялся вытирать ему лицо. Сабато забрал у него тряпку и начал вытираться сам.
— Должно быть, вы считаете меня недостойным называться человеком, — сказал он.
— Я слышал, как ты плевал им в лицо. Ни один человек не вел бы себя храбрее.
Но Сабато все равно не поднимал глаз. Тангейзер покосился на Борса.
— Да лично я бы обделался с самого начала, уж поверь, — заявил Борс.
Сабато посмотрел на Тангейзера. Взгляд его был затравленным.
— Я никогда еще не терял всего.
— Это ты об «Оракуле»-то? — спросил Тангейзер. — Да они просто сняли цепи с наших ног.
— Я говорю не об этом, — ответил ему Сабато.
Тангейзер кивнул.
— Я знаю. Но когда теряешь все, тебе выпадает возможность понять, насколько оно ценно.
Сабато видел, что он говорит от чистого сердца. Он согласно кивнул.
— А теперь дай мне осмотреть твои руки.
Тангейзер достал из сундука закупоренную бутылочку. Из необходимости он освоил военную медицину, а от Петруса Грубениуса ему достались некоторые целебные снадобья. Если не считать способа, которым они были получены, в ранах Сабато не было ничего особенного, они уже стянулись до небольших неровных дырочек, которые почти не кровоточили. Тангейзер промыл их ведьминым орехом и смазал испанским маслом. Он решил не накладывать на них повязку.
— Пусть солнце и воздух тебя излечат, — сказал он. — Только мочить нельзя, от воды они начнут гноиться. Если тебе нужно прикрыть руки, у меня в шкафу есть лайковые перчатки, можешь их взять. Следующие дни болеть будет сильнее, чем сейчас, но ты все равно должен шевелить пальцами, иначе разучишься ими пользоваться.
Сабато принялся сгибать пальцы. Он был бледен, его природная живость как-то померкла, хотя и не покинула его совсем. Поскольку в этот час необходима была бравада, Тангейзер сел и кивнул Борсу, который наполнил бокалы-тюльпаны бренди. Тангейзер передал один бокал Сабато.
— Эти сволочи выбили из тебя дух, — сказал он. — Но от заключенного здесь огня этот дух возродится.
Сабато посмотрел ему в глаза. Поднял свой бокал:
— Usque ad finem.
Борс с Тангейзером тоже подняли бокалы.
