– Женщины ничем не лучше и не хуже мужчин.
– Женщины находят меня чутким, – сказал Пизанелли.
Улица Триесте находилась от них метрах в девяноста. Большая часть ее была хорошо освещена, так что они отчетливо могли видеть едва одетых женщин – кофейных бразильянок и темнокожих нигериек на высоких каблуках и в давно вышедших из моды мини-юбках. Время от времени картину загораживал съезжавший с автострады и останавливавшийся здесь автомобиль, водитель или пассажир которого сговаривались с проституткой о цене.
– Анджела, – Пизанелли протянул бинокль Тротти.
– Несчастный ублюдок.
– Несчастный ублюдок? – засмеялся Пизанелли. – У Анджелы денег больше, чем у нас с вами, комиссар. А теперь, когда кругом весь этот СПИД, он работает только вручную и отказывается от всего более опасного. Анджеле лет сорок, и рисковать своей пенсией он не хочет.
Трансвестит стоял в дверном проеме и разговаривал с одной из проституток. На нем была мини-юбка, за спиной болталась желтая сумка.
– Его сын занимается спортом в клубе КОНИ в Риме.
– Счастливый Анджела! – засмеялся на заднем сиденье Боатти.
– Гомосексуалист – и счастливый?
– Большинство мужчин-проституток выходит в тираж уже лет в двадцать. Похоже, в нем есть что-то, чего нет в других.
– Сфинктер да многолетняя практика, – сказал Пизанелли.
– А может, наоборот, нет чего-то, что есть у других, – например, вирусной инфекции.
Тротти остановил Боатти жестом.
– Сюда идет Бельтони. – Тротти схватил бинокль.
Атмосфера в «ланче» стала вдруг напряженной, выжидательной. Тротти перестал звенеть во рту леденцом. Он поднес к глазам большой бинокль, уперев его линзы в лобовое стекло.
Сидевший за ним Боатти подался вперед, облокотившись на спинку водительского сиденья.
– В тенниске.
Человеку, шедшему по улице Триесте, было лет тридцать – тридцать пять. Его волосы, как у футболиста Гулли, были заплетены в косицы. Он шел легкой, подпрыгивающей походкой, словно вот-вот был готов сорваться на бег. На ногах белели баскетбольные туфли.
Проходя мимо проституток, он поприветствовал их кивком.
Приветствие его осталось без ответа. Анджела повернулся к нему спиной. Бельтони направился к огням бара «II Re»[24] – туда, где на привокзальную площадь выходил проспект Виктора Эммануила. Несколько любителей поздней выпивки – по преимуществу железнодорожные рабочие – сидели за маленькими столиками, расставленными почти у самой обочины тротуара, в надежде освежиться легким ветерком, продувавшим проспект.
Бельтони направился к одному из столиков.
– У него должно быть что-то с собой, – сказал Тротти.
– Последние месяца два зелья в городе было немного.
– Кто это говорит?
– Отдел по борьбе с наркотиками. – Пизанелли закусил губу. – И там не очень понравится, что вы вторгаетесь на их территорию.
– Они об этом и не узнают. Если…
– Вы и вправду думаете, что сестра Розанны Беллони – наркоманка?
– А как иначе, по-твоему, их утихомиривают там, в Гарласко?
– Транквилизаторами, комиссар, – не крутыми же наркотиками.
– Мария-Кристина уехала из санатория несколько недель назад. Возможно, ей дали с собой некий запас транквилизаторов, но это не значит, что она их принимала. Ей могло кое-что понадобиться – и кто знает, может быть, для этого ей нужны были деньги.
– И поэтому она набросилась на свою сестру?
Тротти не ответил.
– Способна была Мария-Кристина убить сестру?
– Я думаю, нет ли связи между самоубийством на реке и исчезновением Марии-Кристины?
– С какой стати?
– А где Мария-Кристина?
– Из того, что она исчезла…
Тротти снова поднял руку. Мужчина с косицами внезапно остановился – животное, почуявшее затаившегося врага. От ближайшего столика его отделяло метра два. Он сделал еще один нерешительный короткий шаг и повернул назад. Он пошел по прежнему маршруту, только быстрее. Подпрыгивания в походке больше не было.
