и перчатки. – Нам внушали слишком много лжи, и среди тех, на кого мы работаем, слишком много лжецов. Послушайтесь меня, верьте только тому, что в ваших собственных руках. Мне пора. Вы меня проводите до вагона?
На перроне он поцеловал ее, и ее глаза вдруг стали влажными. Эрик почувствовал, что по ее телу прошла дрожь.
– Вы будете держаться молодцом, Мэри? – спросил он, понизив голос.
– О, да. Какой вы хороший, что пришли.
– Вы напишете мне о себе? – настаивал он.
– Писать я не буду, Эрик. Но мы еще увидимся… когда-нибудь. И передайте самый нежный привет вашей жене.
Эрик схватил ее за руку.
– А мне вы так и не уделили вашей нежности.
– Знаю, – просто сказала она и подняла на него бесконечно честный взгляд. – Когда она вам действительно понадобится – дайте мне знать.
6
Мэри уехала, а Эрика еще несколько дней тяготило смутное ощущение вины, словно он в какой-то мере был ответствен за то, что она несчастлива. Но постепенно он стал думать о ней все реже, угрызения совести становились глуше. Рутина лабораторной работы оказалась для него превосходным болеутоляющим средством.
Станок работал отлично. Он заработал сразу же, как только был пущен в ход, и сразу же Эрик потерял к нему всякий интерес. Оставалось только внести некоторые второстепенные изменения и приспособить его для массового производства, основная же конструкция станка казалась Эрику настолько удачной, что он решил подать заявку на патент. Американская машиностроительная компания была связана постоянным договором с юридической фирмой «Дэмпси, Картер и Уикс», и старый мистер Дэмпси научил Эрика, как составить заявку на изобретение. Фирма прислала ему для ознакомления и изучения все патенты, которые так или иначе могли бы конкурировать с его изобретением.
К концу января Эрик составил заявку и, прежде чем отдать ее юристам, решил показать Тернбалу. Он позвонил ему и попросил разрешения принести свою заявку лично.
Тернбал мельком проглядел первую страницу, перевернул несколько листов и сказал, что прочтет заявку в ближайшие дни. Бросив бумаги на стол, он взглянул на Эрика, сидевшего против него на подоконнике.
– Вы-то сами довольны? – спросил он.
– Не знаю, – ответил Эрик. На лице его ясно отразилось колебание. – Кажется, не очень. – Он встал и, стиснув в карманах кулаки, подошел к широкому полированному столу. – По-моему, мысль верная, но я не могу отделаться от ощущения, что станок этот, в сущности, ерунда. Хоппер в основном был прав. Все-таки мне кажется, что если бы вы с самого начала разрешили мне бывать на заводе, все было бы по-другому. По крайней мере я бы иначе себя чувствовал.
Тернбал немного помолчал.
– Не знаю. С технической точки зрения в нем нет таких недостатков, которых не могли бы исправить инженеры. Вас еще что-нибудь смущает?
– Да. Но я не умею это выразить.
– Подумайте хорошенько, может, потом и сумеете. Но вернемся к станку. Видите ли, в нем действительно есть недостаток. И очень серьезный. Я не могу его продать. Его никто не купит, потому что никто не станет им пользоваться.
– Почему же вы мне сразу не сказали об этом? – вскипел Эрик и резко отошел от стола. – Откуда вы взяли, что никто не захочет им пользоваться?
Тернбал рассмеялся.
– Вас не поймешь. Сначала вы сами сказали, что станочек ваш не бог весть что. А когда я с вами согласился, вы хорохоритесь.
– Последнее время я что-то в плохом настроении. – Эрик опустился в кресло. – Ну ладно, выкладывайте все сразу. В чем же дело?
– Да все в том же. Мы судим о машине не только по ее работе, но и по тому, насколько легко ее наладить, когда она откажет. В первый же раз, когда ваш станок испортится, он навсегда выйдет из строя. Сами подумайте, много ли у нас механиков, знакомых с самыми элементарными законами современной электроники. Механиков не проведешь. Механик будет стоять, как болван, и глазеть на ваш станок во все глаза, но сразу смекнет, что это дело не по нем, и не захочет связываться. Мы, конечно, подадим заявку и будем добиваться патента, но использовать ваш станок можно разве только в далеком будущем. Помните, когда вы на заводе рассказывали ребятам о станке, они просто перестали слушать, как только дело коснулось электроники. Вот тут-то и надо было призадуматься.
– Почему вы тогда же мне этого не подсказали? – нетерпеливо спросил Эрик.
– Потому что не считал нужным. Тогда вы еще не были готовы к этому. Теперь – другое дело, вот я вам и сказал.
– И, может быть, слишком поздно, – вспыхнул Эрик. Тон Тернбала разозлил его. – Я не люблю, чтобы за меня решали, как мне поступать, мистер Тернбал. Когда я сюда пришел, мне казалось, что эта работа – предел мечтаний ученого. А теперь я вам скажу прямо: мне не нравится эта работа и не нравится потому, что физику здесь делать нечего. Я не инженер и не механик. Я рассматриваю режущие инструменты только с точки зрения понятий, которыми я умею пользоваться, то есть чисел и уравнений, связанных с теплоемкостью, температурой, работой трения, напряжением. Поэтому-то я и чувствую себя здесь не на месте. У инженеров своя специфическая работа, у механиков – своя. У вас – администраторов – тоже свои задачи. Я же остаюсь в стороне и буду в стороне, пока не найду математического выражения таких вещей, как соотношение между оптимальным углом наклона резца и сопротивлением на излом данного металла. А это сложно, ибо такими проблемами еще никто не занимался; по крайней мере ни в одном печатном издании
