Она вышла, и в комнате воцарилось молчание. Тони снова занялся коктейлями, а Помфрет внимательно рассматривал свои ногти. Никогда еще Эрик не видел Тони таким неуверенным.
– О чем вы там говорили, Эрик? Рассказывали Мэри, как вы будете искупать все те глупости, которые вы осенью наговорили атомной комиссии?
Эрик вскинул на него глаза, удивляясь, что Тони решил сорвать свою злость именно на нем.
– Я и не знал, что вы не согласны с моим мнением.
– Дело не в том, что он не согласен с вами, – мягко, но с легкой иронией сказал Помфрет, – а в том, что ваши взгляды совпадают с моими.
– Да просто жалко смотреть, как вы, наивные младенцы, вроде мистера Смита из фильма «Сенатор», пытаетесь развить бурную деятельность, – взорвался Тони. Если бы не его дряблый двойной подбородок, он в своей запальчивости был бы сейчас совсем похож на мальчишку. – И никто из вас даже не представляет, что вы затеваете. Все, что бы вы ни сделали, только усугубит истерию.
– Чью истерию? – спросил Эрик. – Я действительно готов впасть в истерию, как и все физики, которых я знаю. Но хорошо бы, если бы сейчас еще кое-кто заразился такой истерией.
– Если вы так думаете, какого же черта вы идете на свидание к сенатору Хольцеру?
– А почему вы полагаете, что я к нему пойду?
– Это ни для кого не секрет, Эрик, – спокойно заметила Мэри. – Им сообщила об этом я.
– А вы откуда узнали?
– Оттуда же, откуда все узнается в этом городе: кто-то мне сказал… Вы увидитесь с ним в четверг, в одиннадцать часов утра.
Эрик расхохотался.
– А что я ему буду говорить? Может быть, и это известно?
– Вы, конечно, скажете «да».
– Вот как? – медленно произнес Эрик. – А на что же я ему отвечу «да»? – уже серьезно спросил он.
– Вот этого-то мы и не знаем, – улыбнулась Мэри.
– Ну, слава богу! Значит, я все-таки что-то еще могу решить сам. Серьезно, Мэри, скажите, откуда вы все это узнали?
– Очень просто. Как декан физического факультета, я интересовалась, куда нужно обращаться за ассигнованиями, которые нам полагаются в связи с нашей работой. Этим никто пока не занимается, но сегодня мне сказали, что, вернее всего, вскоре придется обращаться к вам.
– Кто же вам это сказал?
– Какой-то человек, знакомый с Хольцером.
– А вы знаете Хольцера, Мэри?
– Кто я такая, чтобы водиться с сенаторами?
– А, черт возьми! – сказал Эрик. – Неужели никто не может мне объяснить, почему они выбрали именно меня? Я надеялся, что Тони мне сегодня что-нибудь скажет об этом. Мне кажется, эта работа привлекала бы меня куда больше, если бы я не знал, что они сами хотят заполучить меня. Тут что-то неладно. И я хочу выяснить, в чем дело. Мне совершенно безразлично, хорошо это или плохо, лестно или оскорбительно, но почему они думают, что я тот человек, который им нужен?
– Откровенно говоря, на их месте я бы никогда не остановил свой выбор на вас, но, по-видимому, кто-то имеет основание думать иначе, – сказал Тони. – Но почему это вас удивляет, Эрик – может быть, вы действительно тот человек, который им нужен?
– Не знаю, – признался Эрик. – Мне очень хочется верить, что если даже законопроект пройдет, он не приведет к тому, чего мы все боимся. Вы знаете что-нибудь об этом?
Тони протянул ему бокал; лицо у него было красное и серьезное.
– Законопроект, конечно, пройдет и, конечно, приведет к войне, – сказал он. – И, надеюсь, вы понимаете, что эта война не будет просто эпизодом?
– Замолчите, Тони, – вмешалась Мэри. – Вы настоящий паникер.
В гостиную вошла Лили в сопровождении высокого, седого негра в белом фраке, несшего поднос с закусками.
Все занялись едой, и разговор перешел на другие темы. Эрик, сидевший напротив Мэри, то и дело встречался с ней глазами. Через некоторое время он понял, что она смотрит на него гораздо чаще, чем он на нее. В нем вдруг стали оживать воспоминания. Неужели она и внутренне изменилась, думал он. Его снова стало тянуть к ней, и к этому ощущению примешивался оттенок вызова, словно письмо Хьюго давало ему право интересоваться Мэри. Однако ему почти не удавалось поговорить с ней, так как Тони то и дело отпускал язвительные замечания по адресу Помфрета.
Помфрет сносил их довольно спокойно, а Лили хранила мрачное молчание, но по временам теряла терпение, и при каждой ее реплике ноздри Тони раздувались все шире.
Когда подали шампанское. Тони, прервав на середине какую-то фразу, довольно неуверенно произнес:
– Ну, выпьем за причину нашего сегодняшнего торжества…
Он произнес тост за здоровье своей будущей супруги, а она в это время смотрела на Помфрета таким откровенно призывным взглядом, что Эрику было неловко. Он невольно пожалел Хэвиленда. Тони был смешон в своем бессильном горе. Женщина, в которую он так явно влюблен, любила другого. Почему он не даст ей свободу?.. Эрику вдруг больно кольнуло в сердце. Лучше не думать о подобных вопросах.
