– Хэвиленд? Не слыхал этого имени. Кто он такой?
– Увидите его сегодня у Фокса. Раньше он работал здесь, у нас, но когда пошел в гору, решил уехать за границу, посмотреть, над чем там работают, и, вернувшись в Колумбийский университет, заняться настоящим делом. Он приехал в Америку всего несколько недель назад и скоро опять уедет в Англию на год. Он может стать крупным ученым, если
– Ядерная физика, – задумчиво сказал Эрик. – Может быть, это именно то, что мне нужно. – Он немного помолчал, потом в упор посмотрел на Максуэла. – Скажите, когда вы сюда пришли, спрашивал вас Фокс, почему вы хотите стать ученым? Он всем задает этот вопрос?
Максуэл явно удивился.
– Нет. Вот уж никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь интересовался, почему мы решили стать учеными. По-моему, ответ ясен сам по себе или, наоборот, связан с такими вещами, о которых не совсем удобно говорить. А что, разве Фокс вас об этом спрашивал?
– Да, – не сразу сказал Эрик. – Хотел бы я знать почему.
– И не пытайтесь раскусить Фокса. Когда он вам что-нибудь говорит, вы большей частью даже не понимаете, о чем идет речь. А через несколько лет вы вдруг обнаруживаете, что поступаете именно так, как он вам предсказал. Я был уверен, что поеду в Гарвард, Принстон или к Корнеллю – куда-нибудь, где есть крупные лаборатории. Но два года назад Фокс сказал, что я вернусь в Вашингтонский колледж, и так оно и вышло. И я страшно этому рад, – спокойно добавил он.
– Почему?
Максуэл замялся. Ответ его прозвучал резко:
– Потому что я собираюсь жениться, и мне нужно будет кормить семью, вот почему. Я уже вам сказал, что когда-нибудь и вы, возможно, будете думать иначе. Я, например, твердо знаю, что сейчас мне больше всего на свете хочется жениться. Вам, наверное, лет двадцать – двадцать один? Мне двадцать шесть, а какие-нибудь пять лет иногда могут иметь огромное значение, для меня они решили все. Конечно, если б я в свое время не надумал играть наверняка и не взялся за такую пустяковую проблему, которую легко разрешил бы любой, тогда, может, все сложилось бы иначе.
– Вы уверены, что Хэвиленд будет сегодня у Фокса? – помолчав, спросил Эрик.
Максуэл с недоумением взглянул на Эрика, не понимая, какая связь между этим вопросом и тем, что он сказал. Потом, видимо, поняв, в чем дело, он медленно, немного грустно улыбнулся и кивнул головой.
– Что ж, попытайте счастья, – сказал он. – Желаю вам удачи. Конечно, он может дать вам тему посерьезнее, чем та, что была у меня. – Он отвернулся. – У нас еще уйма времени. Хотите, сыграем в теннис или поплаваем в бассейне? А может, просто побродим?
На душе у Эрика стало нехорошо. Он чувствовал, что больно задел Максуэла, и был готов на все, лишь бы загладить свою бестактность.
– Для ясности, – заявил Максуэл, – скажу вам прямо – я лично хотел бы перекинуться мячом.
– Прекрасно, – ответил Эрик, обуреваемый великодушием, – а потом поплаваем.
– Ладно, – дружелюбно согласился Максуэл.
Эрик проводил его взглядом до двери и сказал вслед:
– А если останется время, мы еще и побродим.
2
В просторной квартире Фокса все дышало старомодным уютом. Окна выходили на реку, и полуспущенные маркизы торжественно и плавно колыхались под легким речным ветерком. Лепные гирлянды украшали стены и высокие потолки, мебель была из черного дуба.
В ожидании гостей Фокс, молчаливый и задумчивый, рассеянно шагал взад и вперед по гостиной, то берясь за книгу, то откладывая ее в сторону. Иногда он слабо улыбался в ответ на болтовню жены, как бы желая улыбкой вознаградить ее за то, что слова ее пролетали мимо его ушей.
Негритянка-горничная в накрахмаленном белом переднике и сером платье провела Эрика и Максуэла в гостиную, где Фокс и его супруга принимали гостей. Эрик первый раз в жизни видел нью-йоркскую квартиру, и все в ней восхищало его. Максуэл отошел в сторону, а Эрик стал разглядывать собравшееся общество. Кое-кого из факультетских профессоров он уже знал в лицо, но до сих пор встречался с ними только в кабинетах и лабораториях, и все они казались ему учеными, окруженными ореолом славы, которую приносят знания и успех. Сейчас он видел их в другом свете, такими, какими они бывают в повседневной жизни, и почти все они в его глазах как бы уменьшились и превратились в обыкновенных людей. И только профессор Фокс выделялся среди прочих – в нем было нечто такое, что не могло не привлечь к себе внимания. Он двигался медленно и размеренно; разговаривая с кем-нибудь, подолгу глядел собеседнику в лицо, но взгляд его постепенно затуманивался и становился рассеянным. Жены в противоположность мужьям очень отличались друг от друга. Одни были одеты безвкусно и крикливо, другие выглядели так, словно пришли на чаепитие, устроенное церковью для прихожанок, принеся с собой испеченные специально для этого случая пироги, иные сидели с ошеломленным видом, словно возможность отдохнуть от домашней возни и детского крика казалась им таким чудом, что их больше ровно ничего и не интересовало – лишь бы посидеть сложа руки в относительной тишине. Было и несколько довольно изящно одетых дам.
Через несколько минут Эрик заметил, что в общем мужчины довольно молоды. Трудно определить, кто из них имеет звание профессора, кто просто преподаватель и кто аспирант. Максуэл в другом конце комнаты вел какой-то серьезный разговор с тремя молодыми людьми, по виду одного с ним возраста.
Прислушиваясь к болтовне и звяканью фарфора, Эрик увидел нескольких знакомых и поклонился им издали. Фокс провел его по гостиной, на ходу представляя гостям, но Эрик еле успевал разобраться в потоке имен, так как эта процедура совершалась очень быстро.
Ему приходилось то и дело напоминать себе, что эти мирно беседующие люди и есть тот синклит чародеев, которому герольд должен возвестить его имя. Совсем непохоже на то, что он ожидал, однако он старался поддерживать в себе радостное волнение. Ведь прием еще не кончился, а временами он слышал такие интересные разговоры, что совершенно забывал о себе. Маленький невзрачный человек, по фамилии
