— Ну, про вашего отчима.
— У нас нет отчима, — сказала я твердо.
Оставшись с Кендэлом наедине, я стала так его трясти, что он взвыл.
— Сам виноват! Научись помалкивать в школе.
Всю дорогу домой Кендэл скулил. Больше всего мне хотелось убежать — и от него, и от Харприт. Она всю дорогу болтала о своей маме, как та устроила истерику, потому что увидела, как Харприт красится.
— Понимаешь, даже не настоящая косметика, а эти блестки. Но мама просто из себя вышла, стала кричать, что я себя веду как непотребная девка и что ее дочери навлекают позор на семью. Везет тебе, Лола Роза. Твоей маме все равно.
— Моей маме не все равно, — сказала я холодно.
— Да, но она разрешает тебе делать что хочешь. Ну что ты надулась? В чем дело?
Харприт подвинулась ко мне и спросила, понизив голос:
— Что, маме хуже? Она правда больна?
— Нет!
— Да! — всхлипнул Кендэл. — Она была совсем больная, я видел.
— Она была просто пьяная, бестолочь!
— Ваша мама была пьяная? — Харприт закатила глаза в точности как мать.
— Нет, не то что по-настоящему пьяная, — поспешно сказала я. — Ей сейчас трудно. Ты не понимаешь, Харприт. И ты, Кендэл, тоже, поэтому помалкивай, понял? — Я еще раз хорошенько его тряхнула. — Это ж надо — рассказывать, будто Джейк наш отчим!
— А кто же он тогда?
— Никто. И вообще он уже с нами не живет!
— Не живет! Ты хочешь сказать, что он бросил вашу маму? — спросила Харприт.
Глаза у нее чуть не вылезли из орбит. Мне было противно, как она цепляется к каждому слову. Похоже, ей не терпелось узнать побольше скандальных подробностей. Может быть, не так уж мне и хочется с ней дружить.
— Мама его выставила. И отлично сделала. — Я хлопнула в ладоши.
— Моя мама всегда говорила, что это ненадолго, — сказала Харприт.
— Мне очень хочется попросить тебя и твою маму не совать нос в наши дела.
Я схватила Кендэла за руку и потащила его прочь от Харприт и Амандип. Кендэл пищал, потому что я тянула слишком сильно, но я не обращала внимания и бежала все быстрее. Сердце у меня колотилось: ма- ма, ма-ма.
Я думала, она все еще в постели, но там никого не было. Похоже, дома вообще никого не было.
— Мама! — позвала я. — Мама!
— Я тут, — откликнулась мама, выходя из ванной. На ней был белый свитер, кожаная юбка и высокие каблуки, и выглядела она на миллион долларов.
— Мамочка! — сказала я и разрыдалась.
— Господи, да что с тобой? — Мама покачала головой.
Она только что вымыла голову, и волосы спадали ей на плечи.
— С тобой все в порядке, мама?
— Ну конечно, колбасина ты глупая, — сказала мама, обнимая меня.
Кендэл пролез между нами, чтобы не остаться в стороне. Мама рассмеялась и взяла его на руки.
— Что с тобой, детка?
— Лола Роза… была… плохая! — Он еще не отдышался от бега и плача.
— Ерунда! — Мама пощекотала ему шейку.
Кендэл согнулся, визжа от смеха, хотя ресницы у него были еще все склеены от слез. Я посмотрела на его опухшее личико, и мне стало очень стыдно.
— Не ерунда. Я правда была плохая. Кендэл, прости меня, пожалуйста.
Кендэл поднял на меня глаза:
— Может быть, и прощу.
Это прозвучало так смешно, что мы все расхохотались.
— Есть хотите, дети? Я сейчас приготовлю чай.
Она устроила нам настоящий пир, как на день рождения: сосиски на палочках, поджаренный хлеб, маленькие пиццы и мороженое в новых стеклянных мисках — мне сиреневое, а Кендэлу красное, — на котором клубничным соусом были написаны наши новые имена.
'Видала, Харприт? — сказала я про себя. — Маме совсем не все равно, вот как она о нас заботится'.
— Ты самая лучшая мама на свете, — сказала я, уплетая за обе щеки.
— Нет, к сожалению, — откликнулась мама, надкусывая гренок. — Я вела себя последнее время не больно-то по-матерински. Вы слишком часто оставались одни. Теперь я постараюсь больше быть дома. Никаких вечерних смен в пивной. Мне это все осточертело. Найду работу в дневное время. Я подумала, может быть, я бы могла устроиться продавать косметику или парикмахером — я ведь здорово делаю прически, правда, Лола Роза?
— Правда. У тебя всегда очень красивая прическа. — Я потрогала ее светлые кудри.
Про себя я подумала, что на такую работу берут, наверное, только со специальной подготовкой, но не стала ничего говорить, чтобы не портить маме настроение.
— Дж-е-й-к мне тоже осточертел. — Мама многозначительно взглянула на меня.
Кендэл пока не узнавал слова, если их произносить по буквам, и продолжал спокойно сосать свою сосиску, как будто это леденец.
— Еще бы, мама!
Кендэл экспериментировал с сосиской, макая ее в мороженое.
— Ешь сосиску, как следует, Кендэл! Смотреть противно, — сказала я.
— Все равно в животе перемешается. Почему нельзя перемешать во рту? — ответил Кендэл.
— Да пожалуйста, только не удивляйся, когда никто не захочет сидеть с тобой рядом за едой.
— А мне никто и не нужен. Кроме Джорджа. — Кендэл обмакнул плюшевые челюсти Джорджа в миску с мороженым.
— Он у тебя будет весь грязный, — проворчала я; на самом деле я была страшно рада, что он не устраивает истерику оттого, что нет Джейка.
Мне было трудно поверить, что мама так мало из-за него переживает. Уложив Кендэла, мы поговорили по душам, как подруги.
— Я рада, что от него отделалась, — бодро сказала мама.
Я взглянула на нее.
— Ну да, я сперва без ума была от него. И ведь есть отчего. Согласись, Лола Роза, он настоящий красавец: такие волосы, живот совершенно плоский, попка…
— Мама!
— Ну, в общем, ты понимаешь. Но я, пожалуй, в глубине души знала, что это ненадолго. Все же я его немного постарше, и дети, и все такое. — Мама вздохнула и помассировала кожу на лбу: — Слушай, Лола Роза, у меня теперь морщины, да? Особенно на переносице? Как ты думаешь, эти инъекции Ботокса, они помогают? Может быть, я пройду курс, если мне еще раз повезет в лотерею.
— Ненормальная ты, мама. Нет у тебя никаких морщин.
— Есть! И все стало дряблое и висит.
Мама критически оглядела себя с головы до ног и погладила груди, как щенят.
— Смотреть жалко! И все-таки не хотелось бы, чтобы мне одну отрезали.
Она посмотрела на меня. Глаза у нее были очень большие и синие.
— Я сегодня ходила в больницу и была на приеме у этого врача.
— Мама! Что же ты молчишь?
— Я, вообще-то, не собиралась идти на этот дурацкий прием. Но потом подумала: а может, все же сходить? Раз у нас больше никого нет, Лола Роза, то я ведь не могу рисковать, правда? И если у меня что-то серьезное, так надо лечиться, правда?
