– Пожалуйста! – попросила она.
Где-то сильно хлопнула дверь, и послышались шаги Барта.
– Оставь его в покое, черт возьми!
С моря доносились глухие, зловещие удары волн о скалы. Джон перевернулся на спину и лежал, глядя в потолок и стараясь не шевелиться. «Пусть она думает, что я умер, – твердил он про себя. – Пусть думает, что я умер». По потолку шла длинная трещина со множеством ответвлений, напоминавшая изображение реки на карте. Тарзан со своей лунной невестой мог бы пуститься по ней в плавание на выдолбленном каноэ, и Джон отправился бы с ними; они бы неслись через пороги, мимо кишащих в мутной воде крокодилов, а с берега раздавались бы хриплые крики диких кошек. «Держись, Джон!»– сказал бы ему Тарзан. «Вперед! – прозвенел бы голос лунной девушки, которая во всем была похожа на Молли. – Вперед, к лунным горам!»
Через некоторое время Джона разбудил стук хлопнувшей двери и шум отъезжающего автомобиля. Он понял: уезжает мать. Его первой мыслью было, что этого не может быть, что сейчас раздастся стук в дверь, и она войдет в комнату в своем голубом платье, окутанная ароматом духов. Но ничего не произошло. Ему отчаянно захотелось помчаться следом, что есть силы бежать за машиной, но его не пускала гордость. Он остался лежать неподвижно и в конце концов опять заснул.
Проснулся он словно от толчка. Было совершенно темно, и кто-то ломился в дверь. На какое-то мгновение все стихло, потом прозвучал голос отца:
– Джон! Впусти меня!
Джон лежал без движения и молчал, затаив дыхание.
– Пожалуйста! – повторил отец. Джон не отвечал.
– Джон, – взмолился Бартон, – с тобой все в порядке?
– Да, – проговорил мальчик.
– Я хочу поговорить с тобой, сын. Позволь мне войти!
– Нет!
– Почему? – в голосе Барта послышалось отчаяние.
– Потому что я хочу побыть один, – спокойно ответил Джон.
– Ладно! – разозлившись, бросил Барт и стал спускаться по лестнице.
Джон продолжал лежать в темноте. За окнами свистел ветер, раскачивая голые ветви деревьев, грохотал прибой.
В три часа утра в дверь опять постучали, затем раздался какой-то утробный звук, похожий на звериный вой, от которого Джон задрожал и резко приподнялся. Наступила тишина, затем звук повторился: то ли всхлипывание, то ли шепот, то ли стон раненого. Джон вскочил и распахнул дверь. В комнату ввалился отец и, наткнувшись на кровать, упал на нее. Он все еще был в форме. Когда Бартон обернулся, в слабом свете, проникавшем из холла, Джон увидел, что отец плачет. По комнате распространился запах виски. У Джона сперло дыхание.
– Мы с тобой! – воскликнул Бартон с достоинством, внезапно выпрямившись.
– Да, – ответил Джон.
– Мы сами…
Последовала пауза, Бартон, казалось, погрузился в глубокое раздумье.
– Мы сами… – повторил он, – Мы сами по себе и ни от кого не зависим.
– Да, – сказал Джон.
Отец повернулся на спину и изрек:
– В женщинах не нуждаемся.
– Да, – согласился Джон.
– Хватит споров, – продолжал Бартон. – Хватит драк. И хватит проклятых рогоносцев. Ты знаешь, что это такое?
Двумя пальцами он изобразил у себя над головой рожки.
– Нет, – сказал Джон.
– Тебе и не надо знать, еще рано.
Джон ничего не ответил.
– В жизни всякое бывает, – вздохнув, сказал Бартон. – Даже с хорошими людьми. Когда-нибудь ты это узнаешь.
Джон промолчал.
– Ты слышишь меня?
– Да.
– Сильвия в общем хорошая женщина. Я потерял деньги, все из-за чертовых денег. Победитель забирает все, проигравший плачет.
– Наверное, – сказал Джон.
– Женщину просто так, без денег, не удержать. Нищета противна женской натуре. Она уходит к тому, кто предлагает наивысшую цену.
