Чарли покопался в своем рюкзачке и выудил из его недр электронный приборчик со встроенной мини-клавиатурой — судя по виду, электронный секретарь. Он подъехал на стуле к Романо и протянул ему аппарат:
— Вот, держите мой «Блэкберри».
Священник в ответ замахал на него руками:
— Спасибо, но нет и нет, — помотал он головой. — Я уже говорил, что отказался от сотовых телефонов.
— Это не просто сотовый, — пояснил Чарли. — По нему вы можете круглосуточно посылать и получать электронку. У него есть «куод-бэнд»,[11] поэтому он будет работать и в Европе через Дойче-Телеком.
Глаза у Карлоты заблестели.
— Возьмите, отец Романо, — принялась уговаривать она, — и мы всегда будем с вами на связи. Вы будете подсовывать нам вопросики, а мы станем вашими глазами и ушами.
Священник поколебался, но принял предложенный «Блэкберри» и взглянул на часы.
— Подскажите хоть, как обращаться с этой штуковиной. Мне пора идти укладываться, чтоб не опоздать на самолет.
Чарли наскоро показал ему основные опции и настроил прибор на получение почты со своего адреса. Романо отправил Карлоте тестовое послание, в котором просил ассистентов заняться альтернативными точками зрения на распятие и воскресение Христа, а также подстраховать его на работе на несколько дней. Чарли и Карлота оккупировали один из «макинтошей» и сообща послали ему ответное письмо. Через несколько секунд «Блэкберри» загудел, и Романо открыл почтовый ящик. Чарли и Карлота ударили по рукам.
— Экзамен сдан успешно, отец! — Чарли потянулся к Романо с рукопожатием. — Теперь вы снова в цифровой эпохе.
Священник взглянул на часы на экране «Блэкберри».
— Если я немедленно отсюда не уберусь, то будет уже не важно, в какой я эпохе: я просто никуда не полечу. Тем более что и билета у меня еще нет.
Он заглянул в свой ежедневник, сунул его в сумку, перекинул лямку через плечо и уже на выходе обернулся к ассистентам:
— На ближайшие несколько дней у меня не запланировано никаких встреч. Всем говорите, что я в Вене. Там меня можно найти через отца Ганса Мюллера в иезуитском епископате. Или пусть пишут сюда.
Он кивнул на «Блэкберри» — и закрыл за собой дверь.
36
Филип Арман задумчиво повертел в пальцах бокал «Шато-Лафита», поднял его повыше, любуясь на свет густыми долгими струями темного бордо, стекающими по внутренним стенкам, затем поднес хрустальный кубок к ноздрям и с наслаждением вдохнул насыщенный аромат, отдающий помимо миндаля и фиалки множеством разнообразных оттенков. Наконец он сделал внушительный глоток, смакуя острый, резковатый вкус, откинулся в кресле и промокнул губы льняной салфеткой. Он весьма ценил привилегию ужинать в этой tres chic[12] Имперской зале «Отеля де Пари». Дверные проемы здесь были задрапированы бархатными, шитыми золотом портьерами, на мраморных постаментах красовались гипсовые скульптуры, со сводчатого потолка свисали роскошные канделябры с золоченой росписью, а изящные золотые капители увенчивали под потолком стройные каменные колонны. Общество в зале в этот вечерний час представляло собой melange[13] из аристократов, крупных финансистов, известных актеров, интеллигенции — то есть мировой общественной элиты.
Когда бы Филипу ни заказывали доставить личное сообщение его таинственному работодателю, для него всегда в «Отеле де Пари» был забронирован номер. Весь гостиничный персонал ходил перед ним на цыпочках. Раз за разом процедура с точностью повторялась: Арман оставлял донесение на регистрационной стойке, занимал один и тот же номер с видом на причесанный цветник в обрамлении пальм-истуканов и ждал звонка. Сегодня вечером он просидел в комнате не один час, после чего побаловал себя изысканным ужином в Имперской зале. Он даже позволил себе порцию любимого фуа-гра, замаринованного в превосходном выдержанном коньяке и приправленного трюфелями.
Порой Филипа обуревало желание тайком проследить за курьером, забиравшим его донесения со стойки рецепции и платившим по его счету в ресторане. Он буквально сгорал от желания выведать, кем в действительности являлся его неведомый хозяин, но еще отец некогда предупреждал его, что если Филипу тоже хочется прожить жизнь, ни в чем себе не отказывая, или, проще говоря, вообще жить, то лучше раз и навсегда отказаться от подобного намерения.
Папаша Филипа, Карлос Арман, пробыл у того же нанимателя и в том же качестве все свои лучшие годы. Когда сын окончил университет, Карлос направил его по своим стопам, то есть привил ему все навыки, которые могут пригодиться будущему частному сыщику и правительственному связному. Он также обучил Филипа особо ценному умению — убивать и бесследно исчезать. Отец предвосхищал день, когда сыну потребуется пустить в ход свои знания — как пришлось самому Карлосу в 1967 году. Тогда он вынужден был истребить четырех человек в строго оговоренных обстоятельствах. Один из этих четверых был выброшен из экспресса Париж — Женева ради портфеля с очень важными документами. Карлосу пришлось замучить и вздернуть еще троих, чтобы завладеть материалами о книге под названием «Le Serpent Rouge», отпечатанной в частной типографии и переданной теми тремя в Национальную парижскую библиотеку.
Карлос не раз объяснял Филипу, что работает на тайное общество, тесно связанное с христианской церковью. Он признавался, что порученная ему слежка часто имеет явно религиозную окраску. По ходу дела он не раз сталкивался с опасными для церкви секретными документами и целыми организациями. «Делай, что велят, и не задавай вопросов», — учил Карлос. «Немножко больше знать — немножко меньше жить» — вот еще одна формула, которую он не уставал вдалбливать сыну.
Стрелять в Хэймар оказалось не так сложно, как предполагал Филип. Нажав на спусковой курок и увидев, как расширились от шока глаза женщины, как осела она потом на каменный пол, он даже испытал необъяснимый подъем. Адреналиновая волна захлестнула его и понесла прочь вместе с улепетывающей толпой, так что он едва успел сунуть футляр в руки священнику. Теперь, ожидая звонка, Арман уже начал кое-что понимать. Наитие подсказывало ему, что события стали развиваться с неимоверной быстротой и неплохо было бы воспользоваться помощью дублера. Однако его дублер неожиданно исчез из поля зрения. Четыре года назад Карлос, выполняя особый заказ, сообщил сыну, что уезжает на два месяца. В Париж он больше не вернулся, и Филип так и не смог выяснить, что случилось с отцом, — тот словно испарился. Филип допускал, что старший Арман превысил допустимый предел любознательности.
Допив бутылку чудесного бордо, он наконец ощутил вибрацию мобильника. Чтобы ответить на звонок, Арман поспешно вышел из Имперской залы и отыскал уединенный закуток за одной из каменных колонн просторного гостиничного холла. Разноцветные солнечные зайчики от полихромного стеклянного купола плясали на полу дикий танец. Голос в телефоне был пропущен через электронный модулятор — Филип каждый раз гадал, звонит ли ему один и тот же человек, или это разные голоса. Он внимательно выслушал инструкции.
Закончив разговор с нанимателем, Арман ощутил, что его трясет, а внутри все мучительно сжимается. Вот и пришел день, к которому так тщательно готовил его отец. Встряска пробудила в нем спавшее до сей поры чувство, знакомое Филипу по выражению отцовских глаз, когда тот рассказывал ему о событиях 1967 года. Он даже не мог точно определить его природу — то ли боязнь, то ли предвкушение.
Забрав из гостиничного номера сумку, Арман отправился в аэропорт, чтобы ближайшим рейсом вылететь в Вену. Там его ждало двойное убийство с последующим бесследным исчезновением. Но не
