В 1919 году Фрейд создал теорию, которая попыталась объяснить жестокость и насилие человечества - например, массовые убийства во время Первой мировой войны. Он подошел к предмету каким-то окольным путем. Фрейд был вдохновлен тем, что назвал «повторяемым принуждением» невротичных пациентов, склонность повторять старые модели поведения. Это привело его к странному тому наблюдению, что фундаментальной целью инстинкта является возвращение к прошлому для того, чтобы восстановить более раннее состояние. И он мыслил достаточно логично для того, чтобы увидеть, что это влечет за собой: что целью жизни является смерть. Глубочайшим человеческим инстинктом, говорил Фрейд, является инстинкт смерти. Различные последователи указывали, что это было нелогично. Повторяемость, которая, несомненно, является особенностью всей человеческой жизни, не столько указывает на сильное желание вернуться в прошлое, сколько на желание остаться на том же месте. И биология может показать, что нет никаких доказательств подобного желания. Но у Фрейда этого не было. В конечном счете его теория инстинкта смерти удовлетворила некоторое эмоциональное стремление в нем самом; или, возможно, она произвела на него впечатление, подобное подлинному вдохновению. В его более ранней теории мазохизм был ответвлением садизма; теперь он начал видеть садизм как ответвление основного инстинкта: саморазрушения. Эта теория была предложена на обсуждение в произведении «По ту сторону принципа удовольствия».
Идея
На первый взгляд теория Фрейда предлагает абсолютно удовлетворительное объяснение случая Мэнсона. Жизненный инстинкт (который включает в себя сексуальный стимул) соединен в непрерывной борьбе с инстинктом смерти. И когда кажется, что инстинкт смерти начинает побеждать, инстинкт жизни пытается
Но по сравнению с объяснением по Маслоу все это слишком запутано. Мэнсон утверждал себя, его прогресс был заблокирован на всех уровнях. С ранних лет у него не было безопасного дома[51] - именно из-за этого его вполне устраивала тюрьма, и он боялся ее покинуть[52]. До двадцати лет у него не было ни одной возможности нормально удовлетворить сексуальное желание. И когда за один год семья предоставила ему полную безопасность и сексуальное удовлетворение, в котором он нуждался, в то время как мужчины-последователи - например, Брюс Дэвис и Чарльз Уотсон - потворствовали его потребности утвердить чувство собственного достоинства. Он внезапно развил взрывную скорость; после года в тюрьме это было подобно взбалтыванию бутылки шампанского, когда вылетает пробка. И этот тип усиленного развития может быть более губительным, чем чувство неудовлетворенности. Лучший тип - медленный и неторопливый, позволяющий укрепить моральные критерии и создать новый образ самого себя. Остальные типы создают проблему личности, которую можно сравнить с «кессонной болезнью», которую испытывают ныряльщики, слишком быстро снизившие давление. Результатом этого является «отказ жизненных ресурсов», глубоко сидящее психологическое истощение.
Этого могло не произойти, если бы способность Мэнсона к самоутверждению была больше. Но его «стихи» и песни демонстрировали талант объективно низкого уровня. Его интеллектуальные аргументы, процитированные очевидцами и журналистами, звучат поверхностно; на самом деле они являются его «волшебными» оправданиями собственных эмоций. Его неприязнь к книгам была реакцией самозащиты. Взбираясь по «иерархии ценностей» с максимальной скоростью, Мэнсон неожиданно остановился, столкнувшись с недостатком тренировки и подготовки. У него просто не было возможности для внутреннего управления, для того, чтобы работать в одиночку; толпа обожателей была необходимой для его благополучия. Состояния дезориентации, созданные наркотиками, больше не помогали. «Порочный круг», который становился видимым в течение последнего года, является результатом изнеможения и срыва на творческом уровне - уровне самоутверждения. В этом состоянии смятения и эмоционального утомления Мэнсон сделал то, что сделал бы почти каждый в подобной ситуации - вернулся к более раннему уровню своего развития, тюремному уровню негодования против общества.
В течение этого последнего года харизма Мэнсона была его несчастьем. Он нуждался в ком-то своего рода равном, кто бы мог ему нравиться и вызывать восхищение - желательно кто-нибудь с творческими способностями. Но у него были только последователи и рабы - никто не мог помочь ему сохранить чувство меры. Концепция Грега Якобсена описывает, что случилось с сознанием Мэнсона в последние месяцы: «Когда Чарли танцевал,... он был подобен огню, неукротимому взрыву, механической игрушке, которая неожиданно сошла с ума». Трудно было бы найти лучший символ для Одержимого Человека.
Я устал демонстрировать то, что нет никакой единой теории, предоставляющей полное понимание сознания ассасина. Теория иерархии Маслоу является основой, но она является всего лишь наброском. Ван Вогт и Сартр помогли разработать психологию самоуважения, в то время как теория воображаемого образа является необходимым основанием психологии самовыражения. Существует огромное количество уже созданных работ, и в конце этой книги я попытаюсь предложить возможные методы подхода. Мы имеем дело с психологией свободы.
Тенденция к повторению, которую наблюдал Фрейд, является одной из самых любопытных наименее понятых особенностей человеческого сознания. Человек - эволюционирующее животное. Он находится в наилучшем состоянии, когда продвигается вперед с четким осознанием цели. Он
Это объясняет все «маниакальное» поведение. Уильям Джеймс рассказывает о девушке, которая ела, почти не останавливаясь, и о другой девушке, которая все время шла, следуя за легковым автомобилем, в котором была еда, так что она могла есть, пока шла. Джойс упоминает в «Улиссе» профессора, который испытывал потребность постукивать по каждому фонарному столбу своей тростью. Доктор Джонсон всегда пытался избегать наступать на трещины на тротуаре. На самом деле, Джонсон был типичной маниакальной личностью: его нелюбовь к деревне (потому что она ставила его лицом к лицу с собственной свободой), и его любовь к Лондонским толпам и кофейням, его потребность разговаривать до раннего утра и держать нескольких «пенсионеров» в своем доме (для того, чтобы была компания для пивной). Но главным образом его нездоровый страх смерти и проклятия. (Долгое время он был уверен в том, что проклят.) Но самая эксцентричная особенность Джонсона заключается в том, что столь замечательный человек мог оставить после себя такие обыкновенные произведения: один короткий роман из жизни поэтов по модели «Кандида», который мог быть написан любым наемным писакой, словарь, издание Шекспира, дюжина банальных эссе, созданных на основе Аддисона... Он был интеллектуальным тяжеловесом, который не знал, что
Максим Горький описывает русского убийцу, страдающего от маниакального невроза[53]. Судья, который рассказал Горькому об этом случае, Л. Н. Святохин, упоминает: