И это была правда.
— Я не справлюсь, — хныкала она. — Одна не справлюсь…
Он снова привлек ее к себе.
— Послушай меня, — веско сказал он. — Я тебе обещаю. Я буду на расстоянии телефонного звонка. Ты уже прошла часть пути, Мэдж. Пройди остальное.
Майкл не был уверен, что она поверила ему. Целых четыре дня он тянул с отъездом, зная, что Мэдж надеется, что он останется. Братья уже уехали. С каждым днем расставаться было все труднее, но наконец он решился.
— Я позвоню тебе, — снова сказала она, стоя рядом с его машиной.
Он высунул руку из окна и взял ее за пальцы.
— В любое время.
Она кивнула, прямая, молчаливая и уже одинокая.
— Поэтому я не прощаюсь.
Майкл поднес ее руку к губам и поцеловал, понимая, что ему больше нечего сказать. Когда он отъехал, то еще долго видел ее в зеркале заднего вида.
— Помни, — сказал он вслух, хотя она не могла слышать его, — ты сама поймешь, когда будешь готова.
16
От сверкающей голубизны ноябрьского неба захватывало дух. Ночью пришел холодный атмосферный фронт, понизив температуру почти до нуля, так что прохожие на улицах Вашингтона зябко поеживались. Деревья, весной утопавшие в цвету, сейчас стояли голые и унылые.
Мэдж прежде не бывала здесь зимой. Она снова пришла к стеле, поставленной в память погибших в Корее, и ей было очень тяжело. Ее сердце сильно билось, ладони вспотели, а в горле пересохло.
Раньше она никогда не плакала у стелы. Никогда себе не позволяла. Никогда не подходила близко, чтобы потрогать ее гранит и найти на нем знакомые имена.
Сегодня она собиралась сделать это.
— Ты готова? — спросила Пегги.
— Я никогда в жизни не буду готова, — ответила Мэдж, вздрогнув. — Как бы мне хотелось, чтобы Майкл был здесь!
— Но ты должна это сделать сама.
Мэдж нервно засмеялась.
— Да, конечно, я знаю. Он был кругом прав. Если я сама этого не сделаю, то никогда не смогу посмотреть ему в глаза.
Пегги взяла ее за руку, и они подошли к стеле. Глянцевый черный гранит, узкая вырубка в земле. Они подошли и умолкли, как будто вступили в величественный храм.
Имена. Так много имен. Мэдж не представляла, что их так много. Гонзалес, Смит, Вашингтон, Паттерсон, Уилкерсон, Джонс… Мэдж читала их и думала о том сне, в котором парни протягивали к ней руки, а она не могла им помочь. Она не понимала, что значит этот сон, пока не встала у стелы и не прочла их имена. Пока не хлынули слезы. Она потрогала гранит, отражавший ее лицо. Мэдж вернулась в то время, к тем молодым парням, и сказала им, что никогда их не забудет. На мгновение они снова ожили перед ней. Она сказала им «простите», ибо чувствовала свою вину. Она раньше так боялась стелы. А не надо было бояться. Надо было давно прийти сюда.
— Простите меня, — прошептала она, обращаясь к юным лицам, являвшимся ей в снах, к своим детям, которых она оттолкнула, к Сэму, так и не оправившемуся от виденного и пережитого. — Простите меня.
Здесь, на этом месте, можно было дать волю слезам, и она горько плакала, как плакали тысячи других до нее.
— Простите меня.
Пегги взяла ее за руку, как сделала это однажды, когда Мэдж пыталась вернуть к жизни мертвого Хвастуна, закрывшего ее своим телом. Как сама Мэдж держала ее, когда жених Пегги не вернулся из полета. Старая память и старая боль вновь сблизили их. И Мэдж поняла, что Майкл абсолютно прав. Она должна была сделать это.
Пегги обняла ее за плечи.
— Я тебя понимаю, — сказала она. — Со мной было то же самое.
И тут Мэдж увидела его.
Майкл стоял немного в стороне с непокрытой головой, сунув руки в карманы пальто. Ожидая ее. Как и обещал. Ожидая, когда она поймет, что время пришло.
И оно пришло.
— Иди же! — сказала Пегги, подталкивая ее. — Встретимся в отеле!
Он стоял там. Такой красивый, такой сильный и уверенный в себе.
Не чувствуя под собою ног Мэдж побежала к нему.
— Ты пришел! — воскликнула она, бросаясь в его объятия.
Майкл вздрогнул. Нет, нет, ей просто показалось, ведь он никогда ничего не боялся!
— И ты пришла, — сказал он, крепко обняв ее, и ей опять показалось, будто в его голосе зазвенели слезы.
Мэдж подняла голову, чтобы убедиться. Нет, его восхитительные глаза сияли, согревая ей сердце.
— Я готова, — сказала она.
Он вздохнул так глубоко, словно долго сдерживал дыхание.
— Ты уверена?
Мэдж подняла руку и погладила его по щеке.
— Я люблю тебя. Я тебе когда-нибудь это говорила? Дети сказали, что они ничего не имеют против моего выбора.
— Так ты уверена? — очень серьезно спросил он.
Мэдж лучезарно улыбнулась.
— Если, конечно, ты не возражаешь иметь семью с четырьмя детьми. Единственный вопрос — мы будем жить в Атланте или в Ричмонде?
— Ты готова ради меня бросить гостиницу?
— Милый, я готова ради тебя бросить все, кроме детей. Может быть, я тебе не говорила, но я люблю тебя.
Майкл засмеялся глубоким сердечным смехом, который означал, что он верит ей.
— Я вас тоже люблю, леди. Ты и не знаешь, как сильно я тебя люблю. Но я не могу срывать тебя с места.
— А что ты скажешь насчет Саванны? Это недалеко от побережья. И там много исторических зданий — значит, ты сможешь найти объекты для реставрации, а я — подобрать себе другую гостиницу. И оттуда на машине всего пять часов до Атланты. Или Чарлстон… Ведь ты не будешь возражать, если Персик и Надин поедут с нами?
— Персик и Надин? — Майкл поднял бровь.
Мэдж расхохоталась. Майкл медленно и нежно поцеловал ее.
— Джон и Джесс здесь, с тобой?
— И Пит тоже. Они в отеле.
Он кивнул, вглядываясь в полированное зеркало гранита.
— Извините, мэм…
— Да? — приветливо ответила она.
