— Мы кружили вокруг да около, — сказал я, — а это упустили. Я упустил.
К «Красному знамени» подъехала белая машина. Антониу Боррегу вылез и открыл багажник. Вынул из него ящик с овощами и фруктами и другой — с мясом. Открыл дверь в бар, зажег свет. И вернулся к багажнику.
— Приятно видеть старую машину, которая все еще на ходу, — сказал Карлуш.
— Вот и ты, кажется, о машинах заговорил.
— Эта машина — «Рено-12», с восьмидесятых годов бегает. У отца была такая… рухлядь страшная. Сколько, помнится, времени я угробил на ее ремонт, еще когда мальчишкой был…
— Пойдем, — сказал я.
Из парка мы прошли к бывшему кинотеатру, откуда начинался квартал офисных зданий.
Повернули налево, еще раз налево и очутились на задах бара Антониу.
— Помнишь записи, которые ты вел? Что говорил тот парень? Ну, тот единственный, кто описал «мерседес» Родригеша? Что еще он видел?
— Не помню.
— Он говорил, что перед «мерседесом» стоял новенький серебристый «фиат-пунто», а позади «мерседеса»…
— Был большой «Рено-12» с ржавым крылом.
— Задним.
В тусклом свете уличного фонаря и луче света, падавшего из открытой двери бара, было отлично видно проржавевшее крыло машины. Антониу вышел забрать из багажника то, что там оставалось. Увидев нас, он помахал рукой.
— Как дела? — спросил он.
— Прекрасно, — отвечал я.
— Хочешь закусить? У меня чудесные ребрышки. Уже замаринованные.
— Очень соблазнительно.
Забрав очередной ящик, Антониу скрылся с ним в баре.
— Когда Фауштинью повел меня на встречу с Шетой, а того не оказалось на месте, — сказал я, обращаясь в основном к самому себе, — мы завернули в «Красное знамя», и Фауштинью во всех подробностях описал мне внешность парня. Антониу это слышал.
Карлуш даже не повернул голову. Глаза его были устремлены в сторону бара. Я велел ему войти в бар и завести разговор с Антониу — на любые темы, я же тем временем позвоню и вызову наряд полиции. Если он убил Катарину и Шету, то у него есть причина оказать сопротивление.
Я зашел за угол, чтобы позвонить. Мне не сразу удалось растолковать им ситуацию и объяснить, что врываться в бар не следует, чтобы не спровоцировать подозреваемого. Я вернулся в бар усталый, замерзший, вовсе не готовый к тому, что приходилось делать, и не желавший этого делать.
Я ступил в полосу света, падавшего из двери. Лежа лицом вниз в луже крови, такой большой, что непонятно было, как успела она натечь за то время, что меня не было, лежал Карлуш. Воротники его рубашки и куртки были красными, затылок был разбит, рука подергивалась, размазывая пальцами кровь. Антониу стоял между раскинутых ног Карлуша с поднятым над головой молотком. Это был молоток, который висел над стойкой вместе с серпом. Пролетарский символ. Послуживший ему орудием.
Я ступил за порог. Он повернулся ко мне.
— Что ты наделал, Антониу? Что ты наделал, черт возьми?
Я не мог разглядеть его глаз. Они были словно темные дыры.
— Дай мне вызвать «скорую», — сказал я.
Он посмотрел на меня и, не опуская молотка, сделал шаг вперед.
— Что он сказал тебе, Антониу? Что он сказал такого, за что ты его ударил?
— Мария Антония Мединаш, — произнес Антониу очень четко и раздельно.
— Так это из-за нее все случилось? Поэтому ты и убил ту девушку?
— Он убил ее… Эта сволочь из МПЗГ… Он убил ее…
— Кем она была тебе, Мария Антония Мединаш?
— Она была моей женой, — яростно прошипел он. — А он убил ее! И нашего ребенка в ее утробе тоже убил!
— Дай мне вызвать «скорую», Антониу. Еще можно все исправить, только дай мне вызвать «скорую».
Я сделал шаг. Он сжал молоток в руке.
— Ты что, за девушками охотишься? Разве ты маньяк? Как тебя угораздило ее убить?
— Она была связана с ним!
— Но не она же убила твою жену!
— Она была связана с ним!
— Она невиновна!
— Но связана с ним!
— Только дай мне вызвать «скорую».
Он бросился на меня и замахнулся молотком, оскалив зубы. Глаза его остекленели — мертвые, черные, непроницаемые. Я загородился от него дверью, и удар молотка пришелся по стеклу. Стекло разбилось, и по его руке потекла кровь. Он рывком распахнул дверь. Я выскочил наружу и побежал, а он подскочил к своей машине.
Он сел в свой ржавый «рено», багажник которого был все еще открыт, помчался напролом по парку, прямо по клумбам и траве, и вылетел на Маржинал. Подрезав два ряда машин, «рено» взял направление на Лиссабон. Навстречу мне спешили полицейские. Я велел им вызвать «скорую» и предупредить в больнице, чтобы срочно приготовились к приему полицейского, получившего серьезную черепную травму. Через парк и подземный переход я добежал до своей машины. По дороге я не обращал внимания на светофоры.
Возле Кашиаша я нагнал «рено» — увидел перед собой болтающуюся дверцу незакрытого багажника. Я приблизился к машине вплотную и просигналил фарами. Он надавил на газ.
Наши две старушки-машины с ревом промчались под мостом Двадцать Пятого Апреля. Антониу свернул налево к Ларгу-ди-Алькантара, где был въезд на мост, но с нашей полосы на мост попасть было невозможно. Антониу пролетел на красный свет прямо в группу стоявших у светофора машин — двух легковых и грузовика. Легковым удалось увернуться, грузовик же задел его заднее крыло. «Рено» оторвался от меня на метр, я устремился за ним, отчаянно сигналя и маша рукой из открытого окошка. Из машин выскакивали люди. На подъеме на мост Антониу не мог увеличить скорость. Я ехал вплотную, но двигались мы все медленнее и медленнее.
Наконец «рено» забрался на мост. Скорость все падала, и я видел причину: задняя покрышка «рено» была пробита. Он ехал на диске, и искры летели в темноту. Потом он остановился, вылез, все еще не выпуская из рук молоток, и пустился бежать.
Машины с воем мчались по мосту, завывали сирены. Ледяной ветер, который здесь был еще сильнее, гудел в железных листах, сотрясая опоры. Я побежал за ним. Когда он оборачивался, лицо его было белым, а глаза в свете встречных фар совершенно черными. Внезапно он перемахнул через ограждение. Я закричал ему вслед, но моего голоса за адским грохотом машин не было слышно.
Я добежал до места, где он перепрыгнул через ограждение, и увидел его метрах в четырех ниже меня, топчущегося на маленькой платформе. Что я хотел от него? Хотел ли я его поймать? Это ли было мне нужно? Я понимал, что не долг полицейского заставил меня пуститься в погоню. Мне надо было с ним поговорить. Заставить его поверить. Ведь он был лишь звеном в цепи. Мы все были звеньями в цепи, колесиками замкнутого порочного круга.
Я перекинул ногу через перила, нащупывая первую перекладину. Платформа была остатком строительных лесов для рабочих, красивших пролет. Был здесь и подъемник, шедший вдоль опоры моста к докам внизу. Подъемник не работал, и Антониу, похоже, собирался спускаться вниз по перекладинам шахты. Вокруг все тряслось от проходивших по мосту грузовиков. Мост шатался. Ветер завывал, сотрясая железные листы обшивки. Я был высоко, и мне казалось, что я лечу, а при таком сильном ветре это и вправду могло произойти в любую минуту. Я опять окликнул его. В ответ он спустил ногу с платформы и ухватился за первую перекладину. Я спрыгнул на платформу. Доски настила спружинили, я упал на колени,
