— Полтора года назад вы бы на нее и не взглянули. Худая как щепка, одежда изношена до того, что через нее газету читать можно, а вот поди ж ты… Говорит на четырнадцати языках и, уверяю вас, все четырнадцать использует.
Они вошли в бар. Женщина и ее спутники только усаживались, но официант уже стоял возле их столика. Несмотря на роскошную одежду, прическу и макияж, привлекательностью женщина не отличалась. Фельзен представил, какова она была раньше. Незаметная, серая мышь, некрасивая коротышка в приемной преуспевающего адвоката. Никто ее не замечает, она же, как портье, видит всё и всё наматывает на ус, учится. И вот вам пожалуйста: теперь эта маленькая женщина дарует надежду или повергает в отчаяние тысячи людей, ютящихся в лиссабонских пансионах.
Извинившись перед Позером, Фельзен подошел к ее столику. Спутники женщины сверлили его взглядами. Обратившись к ней на безупречном английском, он спросил, не желает ли она потанцевать. Она вгляделась в его лицо, пытаясь понять, знакомо ли ей оно, затем окинула опытным взглядом оценщика его одежду и обувь.
— Как я слышал, мадам Бранеску превосходно танцует. Я и сам танцую неплохо. По-моему, мы могли бы показать класс.
Она хотела было обдать его холодом, но он и сам умел это не хуже. Улыбнувшись, она подала ему руку.
— Вы ведь не англичанин, верно? — сказала она, выходя с ним на середину зала, сопровождаемая пристальными взглядами окружающих. — И вы хромаете.
— Я вас не разочарую.
— Вы швейцарец, а может быть, австрияк? Выговор как будто похож.
— Я немец.
— Не люблю немцев, — сказала она, моментально переходя на его родной язык.
— Но мы же еще не дошли до Бухареста.
— Если немцы только и делают, что «доходят», захватывая по очереди то одну страну, то другую, то они самые большие «доходяги» нашего времени.
— По этой-то причине и вы находитесь здесь?
— По той причине, что немцы если не убийцы, то хамы. Что и привело меня сюда.
— Не знаю уж, с какими немцами вы водили знакомство.
— С австрийскими. Я долго жила в Вене.
— Но вы ведь румынка, не так ли?
— Да, румынка.
— Позвольте мне продемонстрировать вам нехамскую сторону нашей натуры.
Она посмотрела с некоторым сомнением на этого швабского крестьянина, но он тут же увлек ее в свинг, после которого она едва отдышалась, запыхавшаяся и изумленная. В свинг Фельзен пустился с ней не без колебания, так как не был уверен в ловкости мадам Бранеску, но оказалось, эта баба умела вертеть задницей. Они протанцевали три танца и закончили под жидкие хлопки.
— Не думаю, что Гитлер одобряет свинг, — сказала мадам Бранеску.
— Он боится, что свинг может повредить нашему «гусиному шагу».
— Вам лучше поостеречься от подобных заявлений, — сказала она. — Иначе и вас могут забрать прямо на улице. Не знали, что ПВДЕ прошла выучку в гестапо?
— ПВДЕ?
— Policia de Vigilancia е de Defesa do Estado — салазаровская служба безопасности, — пояснила она. — Их тюрьмы не очень-то приятны.
— Не думаю, что есть что-то, чего немец не знает о тюрьмах.
Извинившись, она скрылась в туалетной комнате. Фельзен проводил взглядом ее удалявшуюся, все еще вихляющую, как в свинге, фигуру. Подошел Позер.
— Вы удивили меня, Фельзен, — шепнул ему на ухо Позер.
— Одна американка научила этому меня перед войной.
— Я говорю о вашем вкусе, о выборе партнерши.
— Это все мое крестьянское прошлое, Позер. Привычка гонять поросят по двору.
Улыбнувшись, Позер отошел от столика.
Мадам Бранеску вернулась заново подкрашенная. Прошла к своему месту. Ее спутники вскочили. Она знаком велела им сесть.
— Вы недавно в Лиссабоне, не так ли, герр?..
— Фельзен. Клаус Фельзен. Вы правы, я здесь новичок.
— По вашему разговору не скажешь, что вам нужна виза в Америку.
— Это потому, что она мне и не нужна.
Она прищурилась:
— Так, может быть, вы здесь по службе?
— Напротив. Я здесь для того, чтобы танцевать. Что, как я надеюсь, мы сможем проделать сейчас еще раз.
Он поклонился, и она позволила ему коснуться губами ее пухлой руки.
Позера он застал обнюхивающим коньячную рюмку.
— Вы уже, кажется, вполне сориентировались здесь, — сказал Позер и откинулся в кресле, наслаждаясь ароматом коньяка.
— Не думаю. Дело в том, что мы с вами по-разному смотрим на вещи. Я человек беспринципный и интересуюсь только теми людьми, которые могут принести пользу. Мы с мадам Бранеску — одного поля ягоды. Мы с ней нашли друг друга, вот и все.
— Но какую, скажите на милость, пользу вы можете принести друг другу?
— Увидите, увидите, — сказал Фельзен, отходя от него.
В казино прибавилось народу — публика была разношерстная: одни веселые, оживленные, в броских вечерних туалетах; другие робкие и пришибленные, в одежде с чужого плеча. Фельзен протолкался к кассе и тут же направился к рулеточному столу. Только дураки, считал он, играют в рулетку.
Над столами витал обычный грубый запах жадности, страсти; насыщенный папиросным дымом воздух был пропитан страхом. Лица, низко склонившиеся над столом, то бледнели до прозрачности от какого-нибудь подскока своенравного шарика, то разглаживались, как расслабляются черты лица пациента, услышавшего благоприятный диагноз. Фельзен встал за спинами игроков, чтобы свет падал лишь на его накрахмаленную манишку.
Какой-то американец делал максимальные ставки на первые попавшиеся номера, одновременно громко комментируя игру. Паузу он делал лишь затем, чтобы, мельком взглянув на шарик, радостно захлопать в ладоши при выигрыше и пожать плечами, когда проигрывал. Рядом с ним играл согбенный старик, с виду аристократ, возможно русский; свои фишки он крепко сжимал узловатой, жилистой рукой. Тут же был и англичанин, безупречный в жестком отложном воротничке, с пренебрежением глядящий на вращение рулетки. Прямо напротив Фельзена курила папиросы через длинный мундштук невзрачная португалка с розеткой ордена Почетного легиона; перчатки на ее руках доходили чуть ли не до самых подмышек. Игра ее не волновала, она угощала папиросами свою молодую соседку, курившую жадно, то и дело налегая грудью на край стола, как будто это могло каким-то образом повлиять на вращение колеса рулетки. Молодая женщина сделала одну минимальную ставку. Ее фишка лежала на цифре 5, выпадавшей уже дважды за последние десять минут. Колесо начало вращение, шарик из слоновой кости защелкал и запрыгал, над столом протянулась белая рука.
— Мадам! — строго произнес крупье, и рука мгновенно была убрана.
Выпало двадцать четыре. Счастливчик получил свой выигрыш. Голова молодой женщины поникла. Португалка похлопала соседку по плечу. Последовало очередное угощение папироской, женщина встала, повернулась и встретилась взглядом с Фельзеном. Она улыбнулась.
— Господин Фельзен, не так ли?
— Вы правы, сеньорита ван Леннеп, — сказал он, передавая ей стопку фишек. — Вы не поставите на «красное» за меня?
Безразличие ее как рукой сняло. Выпало «красное». Она обернулась.
