царапают мне губы, а вставные зубы стукаются о мои. Я вынула его вставную челюсть, чувствуя, что совершаю насилие над собственным отцом.
Потом стала пытаться мама, хотя ей это, похоже, было так же неприятно, как мне. Она все время останавливалась и боязливо взглядывала на отца, как будто опасалась, что он сейчас ударит ее за бесцеремонное обращение.
Щека у меня все еще горела от пощечины. Я принялась ходить туда-сюда по кухне, все время выглядывая в окно в ожидании «скорой помощи», как будто могла ускорить ее приезд усилием воли.
– Собери… отцу… пижаму, – попросила мама между выдохами.
– Я сейчас соберу его вещи, – торопливо сказала Грейс.
Странное занятие – укладывать пижаму, зубную щетку и фланелевые брюки для человека, который, возможно, уже мертв. Отец так и не пошевелился за все время, глаза его были полузакрыты. Мама неловко склонилась над ним и положила голову ему на грудь. Я сперва подумала, что она его обнимает, но она слушала сердце.
– По-моему, бьется. Послушай ты. Пру. Это ведь у него сердце бьется, правда?
Я не могла разобрать, что стучит у меня в ушах – моя собственная кровь или папино сердце. Было очень противно вдыхать его гниловатый запах – затхлых книг, затхлых конфет, затхлой фуфайки. Рот у него скривился, как будто он беззвучно стонал. Он выглядел глубоким стариком.
– Папа! – позвала я и расплакалась. – Папа, я не хотела тебя сердить! Прости меня! Слышишь? Прости…
В дверь постучали. Вошла бригада «скорой помощи». Меня мягко отстранили от отца, и врач стал его осматривать.
– Он умер? – всхлипнула я.
– Нет-нет! Он без сознания, дружок, но живой. Его нужно как можно скорее доставить в больницу.
– Он терпеть не может больницы, – сказала мама.
– Ничего не поделаешь, дорогая. Мы не можем оставить его здесь в таком состоянии. Вы поедете с нами?
– Конечно, это мой муж.
– А девочки? Им бы лучше остаться дома.
Мама взглянула на нас и закусила губу.
– Хочешь, я поеду с тобой, мама? – спросила я.
Мама глубоко вздохнула, обхватив руками свою огромную грудь.
– Нет, оставайся, детка, и присматривай за Грейс. Я позвоню вам из больницы. Будьте умницами… и постарайтесь не волноваться.
Санитары погрузили отца на носилки и понесли к машине. Мама тащилась следом с его вещами в сумке. Мы с Грейс спустились за ними по лестнице и прошли через магазин, словно какая-то экзотическая процессия. Через дверь было видно, как санитары погрузили носилки в машину и помогли маме подняться туда же.
Китайцы стояли на пороге своего ресторана, наблюдая за происходящим. Они сочувственно закивали нам.
– Ваш папа? – Женщина показала себе на сердце.
Когда «скорая» отъехала, они предложили нам зайти посидеть у них.
– Нет-нет, большое спасибо, нам ничего не нужно, – твердо сказала я.
Грейс пихнула меня в бок, когда мы вернулись к себе.
– А я хотела посмотреть, как там у них. И они бы нас, наверное, угостили чоу-мейн и чоп-суэй. Мне так хочется попробовать. – Тут она зажала рот рукой. – Это я не всерьез! Папа прав – я настоящая обжора. Какой ужас, Пру! Я не могу поверить, что это все на самом деле, а ты?
– Помнишь, когда мы были маленькие, и папа в наказание рано отправлял нас в постель, и мы сворачивались клубочком и воображали себя кем-нибудь другим?
– Да, мне больше всего нравилось, когда я была Кайли Попка, а ты – Дженет Айр. Я пела, ты рисовала, и мы жили в собственном пентхаусе, – вздохнула Грейс. – Ты всегда так здорово выдумываешь.
– Может быть, в этом и нет ничего хорошего. Это отвлекает от настоящей жизни, и в конце концов начинаешь верить в собственные выдумки. Я вот купила лифчик и трусики, потому что вообразила себя такой, как девушки в журналах. А когда отец начал ругаться, я представила себя маленькой Джейн Эйр перед мистером Броклхерстом – и погляди, что я наделала.
– Он поправится, Пру. Врач же сказал, что он просто без сознания. Может, папа просто упал в обморок, потому что сильно на тебя разозлился.
– Не будь дурой, Грейс. Он не просто упал в обморок.
– Как бы там ни было, ты в этом не виновата. Он не из-за тебя заболел.
– Из-за меня! Как я могла разговаривать с ним в таком тоне!
– Ты была молодцом! У меня бы ни за что не хватило храбрости. Но я раздражаю папу гораздо больше, чем ты, потому что я такая толстая и глупая. Конечно, он тебя любит больше, – сказала Грейс без тени обиды.
– Я думаю, тут папа не прав. Ты гораздо, гораздо лучше, чем я. У меня ты точно любимица, Грейси. – Я обняла сестру.
