— Послушай… А вдруг она беременна?
— Не может быть!
— Она такая бледная.
— Вообще-то она всегда бледная.
— Не настолько же. Бледная как смерть. И такая отрешённая…
— Ей плохо без Лайама.
— Вот уж нет, она поняла, какой он подлец!
— Может, она не в силах ничего с собой поделать.
— Брось! Я же не развожу сырость из-за того, что рассталась с Грегом. Я же не похожа на привидение.
— Но ты и не была всерьёз увлечена Грегом.
— Откуда ты знаешь? Может, он любовь всей моей жизни, жар моей груди, огонь моих чресел…
Мы покатываемся со смеху.
Надин смотрит со своего места, но даже не спрашивает, над чем мы смеёмся. Я вижу застывшее белое лицо, тёмные круги под глазами. Мне становится страшно. А вдруг Магда права? Что, если Надин забеременела, как та школьница?
Я знаю, сейчас без толку спрашивать, в школе Надин ничего не скажет. Надо поговорить с ней наедине, без Магды.
И после чая я говорю Анне, что пойду к Надин за учебником. Анна и сама слегка не в себе: папа снова задерживается.
— Наверняка у него собрание. Или подтягивает отстающих, — успокаиваю я её. — Не волнуйся, я уверена, он не с… Вот увидишь, он явится с минуты на минуту.
Не очень честно оставлять Анну одну с её бедой, но мне надо увидеть Надин. Её мама спрашивает, как дела, отец привычно зовёт меня Кудряшкой Элли, но держатся они слегка натянуто.
А Наташа как всегда несносна и непристойна:
— Это ты, Элли? Смотри, какие у меня трусики! С кружавчиками!
И не успеваю я отвернуться, как она задирает платье до пояса. Ну почему маленькие дети так любят выставлять себя напоказ? В моем возрасте за такое запирают в психушку. А ещё говорят, это подростки сексуально озабочены!
— Наташа, как не стыдно, — ласково укоряет мать.
— А где твой братик Моголь? Почему ты не привела его с собой? Он мне нравится, — захлёбываясь от восторга, говорит Наташа, поигрывая бровями.
— Ах ты, маленькая кокетка, — говорит отец, притворяясь, что шлёпает её по кружевной попке.
Надин все это время молчит. Она сидит на диване, сгорбившись и едва замечая меня.
— Надин! Предложи Элли кока-колы или сока, — шипит мать.
— Спасибо, не надо. Правда, я только что напилась чаю. Я на секунду — взять у Надин учебник по истории, — неловко вру я.
Надин недоуменно поднимает взгляд: по истории нам ничего не задали.
— Идём к тебе, — предлагаю я.
Надин с видимым трудом поднимается на ноги.
— Господи, Надин, приди, наконец, в себя, — говорит её мать. И смотрит на меня: — Прости, Элли, но придётся, наверное, запретить Надин так часто бывать у вас с Магдой. Похоже, вы по полночи не спите. Надин последнее время еле на ногах держится, а это никуда не годится. Ты только посмотри, на кого она стала похожа!
— Да, вы правы, простите, — лепечу я.
Когда мы остаёмся вдвоём, Надин приподнимает брови — мол, прости, что я прикрывалась тобой. Мы идём наверх. От кричащих розовых обоев и ковровых дорожек на лестнице рябит в глазах. Зато в комнате Надин уютный полумрак: полночь чернильных стен, мерцание стеклянных подвесок, спиралью спускающихся с потолка.
Надин плюхается на кровать лицом вниз. Я сажусь рядом и поглаживаю чёрное покрывало. Надин расшила его серебристыми звёздами.
— Надин… — Я осторожно обвожу пальцем контур звезды, собираясь с духом, чтобы задать вопрос.
— Да?
— Нади, знаешь, я хотела встретиться с тобой наедине. Чтобы спросить… спросить, как ты себя чувствуешь.
— По-моему, по мне заметно, — бормочет Надин, переворачиваясь на бок.
— Ну да. Я знаю, что тебе плохо.
— Слабо сказано.
— Прости. Даже не знаю, как спросить. Просто — Надин, не могу я выносить, когда ты такая. Мы подумали… мы с Магдой подумали… вдруг… вдруг…
— Что — вдруг? Прекратите обсуждать меня за моей спиной. Что вам, мало? — горько говорит Надин. — Да, да, радуйтесь, вы были правы насчёт Лайама, а я оказалась дурой.
— Что ты, мы вовсе так не думаем. Просто… ты говорила, что делала с ним… и я не могу выкинуть из головы… что, если ты пошла с ним до конца и… вдруг ты… — Я наклоняюсь и шепчу ей в самое ухо: — Вдруг ты забеременела.
Надин не шевелится. Я не дышу. Затем она поднимает голову. На ресницах блестят слезы.
— Нет, — говорит она. — Нет, я так и не решилась. И я не… Я хотела, хотела доказать ему, что люблю его, но каждый раз мне становилось так страшно и я была так напряжена, что ничего не получалось. И он назвал меня фригидной.
— Господи! Надин, ты что! Это грязная мужская уловка!
— Знаю. Но мне так хотелось доставить ему удовольствие. И в субботу он дал мне попробовать эту гадость — чтобы расслабиться. После танцев мы пошли бы домой к его другу, в спальню — Лайам думал, что я стесняюсь делать это в парке. Но пришли вы с Магдой. А потом я услышала этих девушек…
— Я знаю, как тебе было больно, но ты хотя бы вовремя поняла, что он за тип.
— Но я никак не могла поверить — а вдруг они говорили про другого Лайама?
— Шутишь? Они видели его. Вас вместе.
— Или они выдумали все это из зависти, чтобы его заполучить.
— Какая чушь!
— Так я и подумала. И решила встретиться с Лайамом, чтобы все выяснить.
— Не надо!
— И вчера после уроков я отыскала его у видеопроката. С ним была целая толпа, и он отказался со мной говорить. Сказал, что я кинула его в «Седьмом небе» и могу убираться ко всем чертям. Он сказал, я просто фригидная стерва, со мной всё равно что засунуть в пакет с мороженым горохом, все его приятели захохотали, а одна девчонка повисла у него на руке и начала издеваться надо мной…
— Бедная моя! — Я обнимаю её и прижимаю к себе.
— Только Магде не говори, хорошо?
— Ни слова, клянусь.
— Все так глупо. И стыдно. Он так со мной поступил, а я… я все ещё люблю его… Элли, я с ума сошла, да?
— Что ты. Это он буйный псих, по нему психушка плачет.
— Почему так вышло? Как бы я хотела, чтобы кто-то меня по-настоящему любил. Кто-то нежный и романтический. Как твой Дэн с его письмами.
Я набираю побольше воздуха.
— Надин… Мой Дэн…
Надин смотрит на меня:
— Да?
Я открываю рот. Вот они, слова, гудят в моей голове. Надо только заставить язык их выговорить. Давай же, Элли. СОЗНАВАЙСЯ!
