— Да…
— И как он выглядит?
— А зачем вам знать это? — Он снова напугал ее. Но Гленн приблизился и с жаром заговорил все громче и громче:
— Скажите мне! Он смуглый или бледный? Красивый? Безобразный? Какой?..
— Я даже не уверена, что хорошо все запомнила… Единственное, что я могу сказать наверняка, — это то, что он похож на безумца. В нем есть что-то дьявольское, если вам это о чем-нибудь говорит.
Гленн выпрямился.
— О, да. И очень о многом. Я не хотел вас расстраивать, но… — Он на секунду задумался. — А его глаза?
Магда почувствовала, что у нее перехватывает дыхание.
— Откуда вам известно про его глаза?
— Нет, я ничего не знаю про его глаза, — быстро сказал он. — Но говорят, что это окна, ведущие в душу…
— Если так, — тут ее голос невольно упал до шепота, — то душа его — это бездонная яма.
Некоторое время они молча смотрели на замок. «Интересно, о чем думает сейчас Гленн?» — спрашивала себя Магда. Наконец он заговорил:
— И еще одно: вы знаете, как все это началось?
— Нас с отцом здесь тогда не было, но говорят, что первый солдат умер, когда они с товарищем проломили какую-то стену.
Гленн застонал и закрыл лицо руками, словно от нестерпимой боли, и опять произнес что-то, похожее на «безумцы». Вернее, не произнес, а чуть слышно прошептал.
Потом медленно открыл глаза и неожиданно указал в сторону замка:
— А что это происходит в комнате вашего отца?
Сначала Магда ничего не заметила. Но потом ее охватил жуткий страх. Свет начал гаснуть. Не думая ни о чем, она рванулась к воротам. Но Гленн успел схватить ее за руку и оттащил назад.
— Не будьте безрассудной! — жестко прошептал он ей прямо на ухо. — Часовые вас тут же застрелят! А если и не станут стрелять, то все равно не дадут вам пройти! Вы сейчас ничем уже не сможете ему помочь!
Но Магда не слышала его слов. Она отчаянно сопротивлялась и пыталась вырваться. Надо успеть! Скорей идти к отцу на помощь!.. Но Гленн был сильнее и не собирался ее отпускать. Он вцепился в ее правую руку и, чем активнее она вырывалась, тем крепче держал ее.
Наконец до Магды дошел смысл его слов: попасть к отцу нельзя. И она ничем уже не сможет помочь.
В беспомощной растерянности она наблюдала, как свет в его комнате медленно гаснет и неумолимо наступает безжалостная темнота.
Глава восемнадцатая
Теодор Куза напряженно и терпеливо ждал. Он знал, хотя и сам не мог сказать, откуда у него взялась такая уверенность, что та тварь, которую он видел здесь прошлой ночью, обязательно должна сегодня вернуться. Ведь он говорил с ней на давно умершем языке… И значит, существо придет еще раз. Причем сегодня же.
Но больше ни в чем у него уверенности не было. Сейчас он мот раскрыть тайны, над разгадкой которых ученые бились столетиями, но могло случиться и так, что эта ночь окажется для него последней. Профессора бил нервный озноб — как от предчувствия встречи, так и от страха перед неизвестностью.
Все было уже приготовлено: сам он сидел за столом, старые книги ровной стопкой лежали по левую сторону; маленькая коробочка с предметами, по преданию, отпугивающими вампиров, — справа; кружка с водой, без которой он не мог обходиться, — прямо перед ним. Единственным источником света служила прикрытая консервной банкой лампочка, висевшая прямо над его головой; единственным звуком в комнате был шум его собственного дыхания.
И вдруг профессор понял, что находится здесь не один.
Прежде чем он смог что-либо разглядеть, появилось это уже знакомое ему чувство незримого присутствия зла, как будто рядом возник огромной силы источник какой-то страшной, почти физически ощутимой ненависти. Потом стали сгущаться тени. Но на этот раз все происходило иначе. Если прошлой ночью темнота поглощала весь воздух в комнате и шла сразу отовсюду, то сегодня путь был другим: медленно и коварно тьма вползала сквозь стены, постепенно скрывая их из виду, и плотным кольцом подкрадывалась к его креслу.
Куза прижал ладони к крышке стола, чтобы не было заметно, как сильно трясутся руки. Он услышал стук собственного сердца — настолько громкий и частый, что даже испугался, как бы оно не разорвалось. Наконец-то наступил долгожданный момент!
Стены исчезли. Тьма окружила его черным сводов и проглотила свет единственной лампочки. Стало холодно, но не так сильно, как в прошлый раз, поскольку не было ветра.
— Где ты? — Профессор говорил на старославянском.
Молчание. Но в полной темноте он вдруг почувствовал нечто, таящееся в самом дальнем углу комнаты, куда и раньше-то не доходил свет даже от электрической лампочки. Это «нечто» ожидало и, казалось, оценивало обстановку.
— Покажись, прошу тебя!
Наступила долгая пауза, потом из темноты раздался голос с каким-то странным акцентом:
— Я умею говорить и на более современном языке. — Это был дако-румынский диалект, почти не изменившийся с тех времен, когда построили замок.
Темнота в дальнем углу мало-помалу начала рассеиваться, и на глазах из черноты соткалась плотная фигура мужчины. Куза сразу же узнал лицо вчерашнего посетителя, и, наконец, стало видно все его тело. Взору профессора предстал настоящий великан: мужчина был не меньше шести с половиной футов ростом, широкоплечий, с огромными руками и гордой осанкой. Он с вызывающим видом остановился у стола, широко расставив ноги и положив обе руки на пояс. Одет он был в длинный — до пола — плащ, черный, в тон волосам и глазам у шеи плащ застегивался золотой пряжкой с камнями. Под плащом, насколько Куза смог разглядеть, была широкая красная рубаха, скорее всего из натурального шелка. Свободные черные штаны, похожие на те, что теперь носят для верховой езды, и высокие сапоги из грубой коричневой кожи дополняли его костюм.
Он стоял перед ним во весь свой богатырский рост — могучий, властный и беспощадный.
— Как случилось, что ты знаешь старый язык? — спросил низкий голос.
Куза почувствовал, что начинает запинаться.
— Я… я изучал его много лет. Очень долго. — Он с ужасом заметил, что мысли путаются и мозг окутывает сплошной туман. Все, что он так хотел сказать, все многократно повторенные про себя вопросы, — все это разом исчезло, провалившись в пустую, черную бездну. В отчаянии он произнес фразу, которая первой пришла на ум:
— А я был почти уверен, что вы появитесь в вечернем костюме.
Густые, почти сросшиеся вместе брови еще сильнее сдвинулись, когда гость грозно нахмурился.
— Я не понимаю, что такое вечерний костюм.
Куза тут же мысленно проклял себя за это: ну надо же, всего полвека назад какой-то англичанин написал один-единственный роман и им перевернул даже в его голове все представления о настоящих румынских мифах!.. Профессор весь подался вперед.
— Кто вы?
