— Я это знаю, — невозмутимо сказал Грондэл.
— И что теперь прикажете с этим делать?
— Жаль, что она научилась от него именно в таком контексте. Ему бы надо научить ее и давать и брать энергию, как моя дочь.
— То есть, я понимаю, надо было превратить ее в вампиршу?
Грондэл вздохнул.
— Мы все вампиры, все, до единого. Все способны забирать друг у друга энергию. Люди неправильно истолковывают это побуждение и сводят его к агрессии. Вы помните «вампира-убийцу»?
— Энди Стегнера? Да он один из моих пациентов в Ливенуорте. — Тогда вам все про это известно. Он убивает женщин и пьет их кровь. И это просто потому, что не понимает собственного побуждения. Он доподлинно вампир, желающий брать из них жизненную силу. Отыщи мы его в таком же юном возрасте, как и Карло, он не стал бы убийцей.
— Он порочный психопат.
— По крайней мере, он не убивал бы женщин.
— Не знаю, не знаю, — с сомнением проговорил Карлсен. — Он бы, возможно, проделывал с ними то же, что те космические вампиры моего деда: высасывал досуха.
— Может, и так. Хотя необязательно. В такой громадине, как Нью-Йорк, жизненная энергия хлещет через край — хватает на всех. Вместо того чтобы убивать одну женщину, он мог бы удовлетворяться небольшими порциями энергии от дюжины. Причем это удовлетворяло бы куда больше.
— Это то, что вы и делаете?
— Разумеется. Энергию можно впитывать, уже просто прогуливаясь где-нибудь по выставке, у кинотеатра или дискотеки — любого места, где люди расслабляются и испускают энергию. Жизненность плещется вокруг, будто вода из фонтана. Можно вдоволь пить, никому не причиняя вреда.
На Карлсена вдруг нахлынула забавная, пузыристая такая бодрость, захотелось даже рассмеяться. Грондэл, похоже, уловил это и встречно улыбнулся.
— То есть получается, вы вампиры, что называется, благодатные?
— Да. Так же, как и вы. Мы, в сущности, называем себя не вампирами, а дифиллидами — древнегреческое слово, означает «двойная натура». Так именовали людей, умевших разговаривать с духами, и которые обитали таким образом в обеих мирах. Мы с вами тоже обитаем в двух мирах, и из обоих можем извлекать энергию. Вот почему мы называем это не вампиризмом, а дифиллизмом. Дифиллизм едва ли вреднее и опаснее, чем быть левшой.
— Чего не скажешь о тех, со «Странника».
— Что верно, то верно. Хотя надо помнить, что они погибли добровольно, признав таким образом, что совершили зло. А погибая, передали послание нам, и мы извлекли из него урок. Уяснили, что если уж делать Землю своим домом, то, не причиняя никому вреда. Обо всем этом есть в книге у вашего деда, если вчитаться, как следует.
— Он о вас знал?
— Да, знал. Он был одним из нас. Это признание почему-то не удивило, словно подразумевалось с самого начала.
— Я никак не мог взять в толк, почему книга никому не раскрыла глаза.
Грондэл, тонко улыбнувшись, промолчал.
— Вы знаете? — спросил напрямую Карлсен.
— Безусловно. Мы позаботились, чтобы книгу не приняли всерьез. Мартин Харрис, автор «Розыгрыша со „Странником“», был одним из нас. Равно как и издатель.
Карлсен не смог сдержать смех — не потому что смешно — просто такая очевидность!
Раскаты фортепиано стихли. Грондэл посмотрел на часы.
— Урок у дочки окончен.
— Пока Карло не вышел, скажите мне еще вот что. Как быть теперь с Ханако Сузуки, девушкой, которую он соблазнил?
— Лучше всего, чтобы он к ней возвратился. Тогда можно будет ее научить давать и брать энергию, не причиняя вреда.
— Честно сказать, — Карлсен покачал головой, — я думаю, совет не из лучших начать с того, что она, этого парня возненавидела. Скажи я ей завести все по-новой, она сочтет это за предательство.
— Тогда почему вам ее не научить?
— Вы что, прочите меня к ней в любовники? — Карлсен даже подрастерялся.
— О-хо-хо-о… — вытеснил Грондэл со вздохом. — Ну что у вас за старые, людские предрассудки! Ничего, это скоро пройдет. Вы ее не похитите, а просто ей поможете.
— Психиатры от такой терапии просто шарахаются.
Все, конец разговора: в комнату вошла Хайди, а за ней Пасколи. Грондэл встретил дочь улыбкой.
— Ну, как урок?
— Сил больше нет. Подкрепиться бы.
— И правильно. Съезди, пообедай.
— А ты?
— Я нет, поработать надо. А вот доктор Карлсен, я уверен, не прочь съездить. Ему хочется побольше узнать о дифиллизме. Ты бы свозила его в «Ротонду».
Ехали рядом, на заднем сиденье такси. Контакт, надо признаться, был приятен. Карлсена по-прежнему переполняла бодрая искристость, перешедшая от Хайди, именно этим, кстати, объяснялась усталость девушки. Хотелось обнять ее и возвратить сколько-нибудь энергии, но приходилось намеренно подавлять позыв: не почувствует ли Карло Пасколи. Неизвестно еще, какие между ними отношения, и ревность, чего доброго, будить ни к чему.
Пасколи сидел на другом краю, глядя в окно. У Карлсена насчет него уверенности по-прежнему не было. С виду вроде бы приятный, обаятельный, но тут же вспоминаются залепленные пластырем запястья Ханако Сузуки… Машина проехала через Центральный Парк и по 56 Восточной. «Ротонда» находилась на Ист-Ривер, напротив Пожарной лодочной станции в Карл-Шурц парке. Об этом районе Карлсен знал только по отзывам, как о вотчине нью-йоркских гомосексуалов. Судя по колонкам популярной прессы, такие места лучше огибать стороной.
На деле же «Ротонда» оказалась приятным сюрпризом. Скопированная с парижской ресторации XIX века, она красовалась белыми металлическими стульями прихотливого дизайна и декором в духе Наполеона III. С той поры как прошла реконструкция набережной Ист-Ривер, Карл-Шурц парк частенько сравнивали с Буа де Болонь, тем более уместным было поставить ресторан, как бы снятый с полотна Мане.
Старший официант, очевидно, знал Хайди. Он, не мешкая, провел гостей к столику у открытой двери, ведущей на балкон. Помещение было круглое, с широкими окнами, под куполом — сад. Трио пианистов играло салонную музыку, нарочито под старину, кое-кто даже и танцевал. О современности напоминали единственно сондовые деревья, испускающие лимонно-пряный аромат. В них больше декоративности, чем в пальмах.
Официант изготовился принять заказ. Карлсен решил начать с дюжины устриц с лимонным соком, то же и остальные. На предложенный перечень вин Карлсен отрицательно покачал головой. Казалось бессмысленным принимать алкоголь, когда в теле и без того легкая эйфория. Хайди и Пасколи спросили минеральной воды.
— Карлсен сказал, что и ему то же самое.
— Я вижу, вы учитесь, — улыбчиво заметил Пасколи. — Мы к алкоголю вообще не прикасаемся: депрессант.
Карлсен оглядел зал. Посетители, судя по всему, пили в основном минеральную воду или фруктовые соки. Вина насчитал от силы пару бутылок.
— Да, именно, — понимающе улыбнулась Хайди.
— Боже ты мой, — Карлсен в растерянности скользил глазами то на нее, то на Пасколи, — да сколько… — он снизил голос, — сколько же их тут?
— В Нью-Йорке нас сотни две, — ответил Пасколи. — Большинство приходит сюда.
— И вы их всех знаете?
