Объяснение, похоже, резонное. Если так, то бояться в сущности нечего:
луч внимания можно выключить, просто отведя или закрыв глаза. Он осторожно сосредоточил внимание на экране, пытаясь повторно «заприметить» краем глаза движупщеся тени. Спустя секунду экран вновь налился синевой и светом, Карлсен напрягся. Но даже при этом дернуло так внезапно, что он невольно зажмурился, прервав контакт.
Тем не менее, никаких дурных последствий. И уж наверняка никакого умственного истощения, которое могло бы произойти от неожиданной отдачи энергии. Опасаясь, как бы не проснулся Крайски (тогда эксперименту конец), он попробовал еще раз. На этот раз ждать пришлось дольше. Вот синь экрана снова углубилась, и последовал рывок — чем-то похоже на то, когда сильно вздрагиваешь во сне. На этот раз фокус сохранить удалось. В результате — удивительное притяжение синей пустоты, с покалыванием в затылке, и дух захватывающим ощущением, какое бывает при броске в студеную воду. С усилием удержавшись, Карлсен секунд через десять освоился с ощущением падения. Более того, интересно, что ментальная энергия как бы устремилась по каналам, осязаясь подобием мощного водяного напора. Тревога сменилась восхищением, когда выяснилось, что напор по желанию можно расширять или сужать. Подобное он нередко чувствовал, жестко сосредоточившись на какой-нибудь интеллектуальной задаче, когда умственная энергия от возбуждения бурным ключом устремлялась вдруг, но невидимым каналам. Но все это быстро заканчивалось — через несколько минут что-нибудь отвлекало, или усталость начинала брать свое. Теперь же концентрация была настолько велика, что, похоже, подпитывала сама себя. Ощущение такое, будто стоишь на горной вершине, и ветер обдувает лицо.
Занимало то, что хотя визуалайзер и давал «увеличительное стекло», напор контролировал он, Карлсен, убыстряя или замедляя его по желанию. Кроме того, ощущение реальности выросло настолько, что разницы — стоишь ты на вершине или только думаешь об этом — и не чувствовалось. Создать вершину во всех ее мельчайших подробностях было так же легко, как перескакивать с помощью визуалайзера из страны в страну. Срезы иных времен и мест были настолько доступны, что выявлять их можно было одним лишь шевелением мысли. Рядом пошевелился Крайски, напоминая, что Карлсен здесь не один. Собираясь уже выйти из синей пустоты, он понял, что это ни к чему: присутствие Крайски ощущалось так же отчетливо, как если б всматриваться ему в лицо — он по-прежнему спал. И лишь сфокусировавшись на нем с обретенной сейчас остротой, Карлсен понял, насколько Крайски измотан схваткой с Грондэлом. Чтобы подавить другого вампира, требуется колоссальное напряжение концентрации — не меньше, чем у атлета для победы в решающем поединке. У Крайски ничего бы не вышло, если б не слепая ярость, вспыхнувшая от того, что Грондэл пустил в ход альтернатор Маркарди. Для него это было неслыханное оскорбление, все равно, что плевок в лицо.
Все это Карлсен понял, просто сфокусировавшись на Крайски, пока тот спал — вопрос не столько вникания в мысли, сколько уяснения чего-то самоочевидного. Скорее логика, чем интуиция. Ясно и кое-что еще: дружелюбие Крайски основано на эдаком жалостливом снисхождении и уверенности, что до утра Карлсену все равно не дотянуть.
Даже такое откровение не шокировало и не вызвало растерянности. Отношение к Крайски оставалось таким же неприязненным и подозрительным. Как если иметь дело с заведомым мошенником, в любую секунду готовым на подвох, но в целом типом обаятельным. С другой стороны, убежденность Крайски в скорой его кончине была не ясна. Вникнув, Карлсен уяснил: своими руками Крайски это делать не собирается, да и другим тоже не позволит. Тогда откуда уверенность, что жить ему осталось считанные часы?
Его любопытство передалось каким-то образом в мозг спящему, Крайски пошевелился. Чувствуя, что сейчас он проснется наверняка, Карлсен расслабился, специально расстроив свой внутренний фокус. Примечательно то, что несмотря на возврат в повседневный мир (показавшийся вдруг унылым и тусклым), восприятие оставались по-прежнему острым — как у трезвого, делающего вид, что пьян.
Крайски, зевнув, открыл глаза. Пристально поглядев за окно, определил:
— Почти уже на месте.
То, что лицо перестало быть мертвой резиной, бросалось в глаза сразу — Крайски теперь нисколько не отличался от обычного американца, улыбающегося спросонок. Цепкость синих глаз, и та смягчилась, теперь они были скорее зелеными.
— Похоже, вон уже Хобокенский мост, — указал он.
Когда минут через пятнадцать переезжали реку, начало вдруг угадываться присутствие Хайди, причем на редкость четко и сильно. Крайски быстро это уловил, и губы у него разъехались в ухмылке.
— Она тебе не верит, — сказал Карлсен.
— Какая разница, — отмахнулся Крайски. — Ты зато — да.
И вправду. Чувствовалось, что Крайски относится к нему неприязненно и считает, что жить ему, Карлсену, осталось считанные часы — факт, которому хочешь, не хочешь, а приходится верить.
Через туннель они въехали на Канал стрит и повернули к югу, на Бауэри. С этим районом Карлсен знаком не был. С той поры как посносили трущобы, он преобразовался в коммерческую зону — склады, оптовые базы, офисы. Свернув в подземный гараж обшарпанного бетонного здания, машину припарковали на уровне «Е». Свет ущербный, и припахивает мочой. Уныло сгорбленный землистый служитель вызвал лифт. Внутри стояла несносная духота. Прежде чем набрать 112 этаж, Крайски набрал охранный код на старомодном (куда там — антикварном) кнопочном пульте, вышедшем из употребления еще в конце двадцать первого века.
Для обиталища вампира это место впечатляло своей редкостной невзрачностью. Уже сам спертый, влажноватый воздух лифта вызывал дух taedium vitae, противоречащий существованию вампира.
Когда выходили из лифта, дверь напротив приоткрылась и оттуда выглянул ребятенок — тот самый, что был тогда в ресторане с Крайски. Карапуз заулыбался и сделал ручкой. Крайски, что удивительно, не останавливаясь, прошел мимо и стал вставлять ключ в соседнюю дверь. Когда Карлсен оглянулся, ребенка уже не было.
— Это разве не ваш внук? — удивленно спросил Крайски.
— Нет, я его тогда позаимствовал на один вечер, — только и ответил Крайски.
Такой же неброской как здание была и квартира. Спиной к двери на софе сидела женщина, наблюдая по телевизору какую-то телевикторину.
— Дорогуша, это у нас доктор Карлсен, — сказал из прихожей Крайски.
Женщина не оглядываясь помахала рукой.
— Привет! Проходите, усаживайтесь, — она похлопала возле себя по софе.
Невысокая стройная женщина, темные волосы с проседью.
— Пойдешь на кухню — принеси мне «Скуидж», — велела она.
— Ага, — кивнул Крайски. — Какой тебе «Скуидж»? — донесся вскоре оттуда его голос. — Ты его весь уже определила!
— Ладно, все равно что, только чтоб газированное.
— Организуем, лапа. Звякну в магазин, пусть подгонят. — Послышалось тонкое пиканье нажимаемых кнопок.
Просто сон какой-то. Не знай Карлсен, что Крайски вампир, поверить во все это было бы решительно невозможно. С виду — ни дать, ни взять, чета откуда-нибудь из Техаса, решившая осесть в Нью-Йорке. Синее платье в горошек, и то будто перекочевало с ней оттуда.
Карлсен неожиданно ощутил в себе растущее любопытство, догадываясь, что внешность у этой дамы так же обманчива, как и у ее мужа. Интересно, как она выглядит на самом деле. Глянув мельком сбоку, он увидел остренький, довольно приятный профиль. Губы чуть обветрены, не мешало бы смазать кремом. Верхняя пуговица у платья расстегнута, и в прорези проглядывает небольшая, усеянная веснушками, грудь. На ногах сандалии, причем на одной непонятно как приставшее пятнышко зеленой краски.
В гостиную вернулся Крайски.
— Не отвечают что-то. Придется самому сходить.
— Давай, — ответила она, не отводя глаз от экрана, где какой-то придурок в трусах гнался под гомон толпы за верблюдом, норовя обдать его кремом для бритья.
Верблюд неожиданно остановился, и придурок, запнувшись, шлепнулся в лужу розовой пены. Толпа зааплодировала.
