Когда дверь закрылась, женщина приглушила звук.
— Я Фарра. А вы?
— Ричард.
— Очень приятно, Ричард, — она с улыбкой протянула руку в веснушках.
Стоило взять ее ладонь, и ответ стал ясен.
Это произошло, когда их взгляды встретились. Из всех глаз ее были самые ясные, такие, что цвет их — зеленый — казался какой-то несообразностью. При этом узнавалось выражение, сквозившее в глазах той грондэловской «хозяйки»: странно глубокая, сокровенная созвучность, словно они держали меж собой какой-то секрет. Причем, это был не просто взгляд женщины, приловчившейся напускать во взор интимность, но откровение жизненности, никогда прежде не встречавшееся в женщине настолько. Дружелюбие во взгляде предлагало приобщиться к этой жизненности, вести себя так, будто они знают друг друга всю жизнь. Уверенность ее была такая непререкаемая, что об отказе не могло идти и речи. Никогда еще Карлсен не был так зачарован женщиной (вспомнилось, как семилеткой бредил в детсаду своей зеленоглазой воспитательницей — кажется, ее звали Бриджит Бэмфорд).
Особо волновало то, что какой-то частью он сознавал ее удивительно глубоко, будто они давнишние любовники, а другой — воспринимал Фарру, как загадочную незнакомку. К собственному удивлению, действовал он несомненно осознанно: расстегнул ей на платье еще одну пуговку (под материей, разумеется, ничего). Расстегнув платье до талии, распахнул, обнажив ей грудь — небольшую, но безупречной формы. Положив на одну из них руку так, что между пальцев выступил сосок, он испытал мгновенное наслаждение. Причем в каком-то смысле оно было связано и не с ним. Одновременно чувствовалось ее наслаждение, будто сам он отчасти смотрел на себя через ее глаза, чувствуя на груди свою же руку. И только тут до Карлсена дошло, что делает он это не по собственному побуждению, а просто подчиняется ее воле. Она высунула язык, словно в насмешку — длинноватый, розовенький. Карлсен наклонился и обхватил его губами, пропуская дальше в рот, при этом его охватило возбуждение такое дикое, какого он в себе и не подозревал. Хотелось вжаться в Фарру и, до боли стиснув, исступленно любить, вплоть до извращений. Даже сухие, чуть обветренные губы распаляли мучительный, нестерпимый соблазн.
Чувствовалось, как ее пальцы потирают ему брюки в заветном месте. Он судорожно втянул воздух, когда она, расстегнув молнию, запустила туда руку. В ответ на его движения Фарра приподняла бедра, давая стянуть с себя трусики, и слегка раздвинула ноги, открывая доступ мужской ласке. Вульва была сухой, но когда он, скользнув по ее губам, нащупал отверстие, оказалась такой влажной, что фаланга среднего пальца вошла туда легко, как в рот. Но более всего возбуждало то, что его, Карлсена, сознание несомненно находилось теперь внутри ее тела: чувствовалось сладостное проникновение собственных пальцев, а ощущение от ласки ее рук за счет такого единения было вдвойне богаче.
В памяти как-то сами собой всплыли первые сексуальные «похождения» — с одиннадцатилетней кузиной Билли Джейн, дочкой тетки Наоми. В пахнущем яблоками сарае за домом она демонстрировала мастерство парадной барабанщицы, вращая жезл в пальцах и подкидывая вверх, бойко пройдясь затем колесом, трюк она закончила лихой акробатической стойкой. У него, мальчишки, так грохотало сердце при виде ее белых свободных трусиков, что, казалось, голова сейчас лопнет. Укрыться от нее его возбуждение не могло никак, потому он решил, что девчонка специально его заводит. Так что когда она с победной улыбочкой замерла по стойке «смирно», он резко притянул ее к себе, сграбастав сзади за булочки- невелички. Изумление в распахнутых глазах дало понять, что такого оборота она не ожидала никак, но его разобрало уже так, что терять теперь были нечего. Пошарив под плиссерованной юбчонкой, он просунул пятерню под резинку трусиков. Девочка, начав было отбиваться, что-то сообразила и затихла. Он знал, что к нему она относится с наивным восхищением младшей сестренки (разница в возрасте составляла у них два года), и мысли ее были сейчас почти на виду: «Вот оно, наконец… Я ему интересна…». И неважно, что происходило сейчас что-то незнакомое и чуточку страшноватое. Поэтому стояла она безучастно — как будто ей всего-навсего расчесывали волосы или удаляли из глаза соринку — позволяя водить себе по влажноватым нижним губам, и даже слегка утопить в них средний палец. Тут, заметив направленный сверху взгляд девочки, он решил, что надо бы ее поцеловать. Вышло на редкость неуклюже, но не беда, волнение обоих охватило такое, что и столкнувшиеся носы — не помеха. Его палец проторил дорожку от вагины к клитору и тихонько это место потирал (да так сноровисто: и откуда что взялось). Девочка стояла неподвижно, лишь чуть пошире расставив ноги, чтобы рука не раздражала промежность.
Вскоре и ее рука робко коснулась его вздыбленного места, но ясно было, что это у нее впервые, и она понятия не имеет, что делать дальше. У Карлсена-мальчишки и у самого опыта было негусто, так что возбуждение, вспыхнувшее при виде ее трусиков, стало проходить. В эту секунду на ветру предательски скрипнула дверь, они испуганно отскочили в стороны, а девчонка бегом выбежала из сарая. Вначале мелькнула испуганная мысль: сейчас все разболтает матери. Но вспомнилось, как она сама разводила бедра, и стало ясно, что уж о чем, а об этом она не проболтается.
В то лето возможность уединяться и играть в эти воспламеняющие и немыслимо греховные игры предоставлялась им раз пять. Из-за страха, что кто-нибудь непременно застанет за этим занятием, они никогда не раздевались, кроме одного раза, когда ей пришлось снять тесные колготки, чтобы можно было. Оставаясь один, он не знал, куда деваться от стыда: ведь не с одноклассницей даже, а с двоюродной сестрой, которую с ложечки кормил, когда она была крохотулей. Но стоило представить ее с поднятой юбкой, а внизу розовый грейлоновый поясок с кружавчиками, и разбирало так, что ночами нередко орошалась простынь.
Войти к ней он пробовал лишь один раз, она сказала, что больно, и на этом попытки прекратились. Хотя любовниками становиться они и не собирались, оба чувствовали, что возраст еще не тот. Особой остроты в эти игры добавляла сама их запретность: узнай кто-нибудь их семьи — такое начнется, что друг друга им больше не видать. Братьев у Билли Джейн не было, и она никогда не видела вблизи пенис, поэтому ей нравилось его рассматривать, оттягивая кожицу с головки. Как-то раз, когда они вместе купались, она играючи сдернула с Карлсена-мальчишки плавки и изумилась, увидев, что мошонка у него скукожилась так, что еле видно, но стоило поласкать ее руками, как постепенно расправилась. Тут она на нее подула, и мошонка снова сжалась, девочка со смехом сказала, что похоже на змейку, которая то распустится, то сожмется кольцом. А еще ее зачаровывала эякуляция, потому ей нравилось лежать лицом у него на животе и, до упора оттягивая с головки члена крайнюю плоть, смотреть, как та лоснится на свету и каждая жилка проступает, как на анатомическом рисунке. Языком она увлажняла губы, когда от таких упражнений на головке проступала первая жемчужная капля, вслед за чем тонкая струйка брызгала ей на растопыренные пальцы. Вскоре выяснилось, что это возбуждает девочку так, что вагина у нее становится влажной и расслабляется. Раз он специально пристроился у нее меж бедер и, расширив пальцами отверстие, наблюдал внутри розовую перегородку с малюсенькой дырочкой. В медицинской книге говорилось, что предназначение девственной плевы не ясно, хотя куда уж яснее: это как бы целлофановая упаковка на сладостях, чтобы как раз не терпелось сорвать и впиться в содержимое.
В последний день в цокольном этаже его дома, где стоял теннисный стол, Билли Джейн согласилась, чтобы он расширил ту лакомую дырочку пальцем, но оказалось больно, и она отпихнула его руку. Когда же он вставил кончик языка, она необыкновенно возбудилась и как-то по странному втянула воздух, словно входила в холодную воду. Возбуждение разобрало и его, особенно когда он вставил кончик языка в дырочку посередине девственной плевы, кисловатую и странно приятную на вкус; кончилось тем, что он оросил тюфяк. У нее же в тот день случился первый оргазм.
Учась в разных пансионах, следующие два года они почти и не виделись, разве что когда собиралась вся родня. И вот однажды, когда ей было четырнадцать, а ему шестнадцать, они облюбовали на пляже укромный уголок (неподалеку от кустов, из-за которых доносились голоса и запах барбекыо), где Билли Джейн запустила ему руку под плавки так уверенно, будто никакой разлуки и не было. Он сдвинул в сторону перегородку ее плавок, таких тонюсеньких, что незачем и снимать, и лег на нее, к чему она отнеслась вполне благосклонно. В голове мелькнуло удивление, когда после непродолжительной возни его пенис легко скользнул в нее полностью. Во время любви она со все нарастающим возбуждением двигала ягодицами и была очевидно разочарована, когда он перед самым оргазмом поспешно вынул пенис и брызнул на песок. Позднее, после того как поели, подвернулось еще одно место — на парковке машин, под деревьями. Когда он входил на этот раз, она прошептала:
«Не вынимай, можешь в меня…», и стало понятно, что Билли Джейн приняла таблетку. И, несмотря на
