Он надеялся, что за прикрытием ствола пробираться станет легче. Однако ярдах в двадцати от дерева ветер задул вдруг сбоку и держаться стало еще труднее. Такая перемена встревожила и озадачила — получается, гребиры конкретно знают, где он находится и что делает. Карлсен зарылся лицом в траву, уберегаясь от колкой пыли, и продолжал двигаться с медлительностью черепахи.
Голова глухо стукнулась: все, приехали. Хорошо, что вовремя успел обхватить корень и сцепить руки в замок: сбоку наддало так, что туловище на секунду приподнялось над землей. Ну уж дудки, теперь-то. Карлсен, смачно ругнувшись, забился под прикрытие толстого как дерево корневища. Прислонясь к стволу, закрыл глаза и тяжело перевел дух. В этот миг где-то внутри медно сверкнуло, и Карлсен отрадно уяснил: да будь ветрище хоть стократ сильнее — и тогда не подточить ему того сокровенного ощущения неуязвимости, созданного алхимией ритуала.
Искристую бодрость молодого вина удалось воссоздать, буквально прикрыв глаза.
Поверхность озера крупно перекатывалась зыбучими валами, в кипящий прибой не перерастающими лишь из-за плотности воды. Город на заднем плане плавно колыхался — единственное сколь-либо заметное воздействие волн. Но и они, сгладившись, постепенно угасли: ветер стих.
Воцарилась полная, нарушаемая разве что отдаленным криком птицы тишина. Благодаря ей Карлсен уловил в где-то в древесной толще слабую вибрацию; вроде водопроводной трубы, по которой идет напор. Прижался ухом к стволу, но ничего не расслышал. Вибрация почему-то вызвала вспышку ностальгии, воскресив какое-то полузабытое событие детства.
Карлсен, покрутив головой, посмотрел вверх. От самой высоты джерида заходился ум. Один лишь ствол, пожалуй, больше мили, а тянущийся над озером сук и того длиннее. На расстоянии сложно было представить, что за корни способны выдерживать такого исполина. Вблизи — же открывалось, что силы этих огромных деревянных волокон хватит и на два таких гиганта; судя по толщине корней, вглубь они уходили так же далеко, как ствол ввысь.
Карлсен, протянув руку, коснулся синей плесени — влажная, упругая, а при нажатии начинает зудеть слабым током: явно самостоятельная форма жизни. Причем дерево, по-видимому, использует ее как резервный источник жизненной энергии.
Трехфутовые ромбы коры были покрыты влажными синеватыми пятнами мха, посередине каждого — шип, иной с каплей липкого сока. В целом впечатление такое, будто дерево облицовано рыцарскими латами.
Сорвавшаяся с ветки дождевая капля увесисто долбанула по голове, разом приведя в чувство. А ведь в самом деле, пора двигаться. Вымокшая одежина льнула к коже, но он решил ее не снимать: тепло такое, что вскоре высохнет сама. Выбравшись из-под корня, Карлсен шелестя травой, побрел к противоположной стороне дерева.
И там, озирая наклонную громаду ствола, запоздало прикинул, что надо было расспросить каджека подробнее. Что теперь? Будь здесь какая-нибудь дорога или тропа, можно было по ней пойти. Но дерево с трех сторон окружала непроходимая поросль, в основном высокие пурпурные колосья. Безусловно, не тот маршрут, которым следовать. Еще один вариант — по песчаному берегу озера: поля к северу и югу кажутся плоскими и, судя по всему, возделанными.
А иначе остается одно: лезть на дерево. Кстати, занятие вполне посильное. Ствол джерида в несколько раз толще баобаба, а судя по уклону, карабкаться по нему не сложнее чем по крутому холму. Только не прознали бы об этом гребиры. На середине ствола, где кончаются сучья, укрыться будет уже негде. Нашлют бурю — сдует как букашку. Надо ж было налопаться здешней пищи: теперь уж не взлетишь.
Обойдя дерево еще пару раз, он, решив, что это будет единственно логично, начал проворно и легко взбираться. Прощелины в дюйм с лишним глубиной, разделяющие пластины-ромбы, позволяли упереться ступнями, а шипы по центру удобно ложились в руку. Однако минут через пять от крутизны уклона и ширины пластин засаднило в коленях. К тому же шипы: концы такие острые, что кровь выступает даже от легкого прикосновения — одно лишь неосторожное движение изукрасило ногу царапиной от лодыжки до колена. А крона вверху как была, так и оставалась недосягаемой.
Еще через пять минут Карлсен остановился передохнуть, ногами уперевшись в борозду, а руками сжимая шипы. Прикрыв глаза, мечтательно подумал: «Вздремнуть бы». Хотя понятно, что об этом и речи нет: уклон сам по себе не опасный, но пока докатишься, всю кожу оставишь на шипах.
Прильнув щекой к твердой, гладкой коре, он снова уловил вибрацию дерева. Было в джериде что-то от радиомачты, хотя вибрация явно не электрическая. И уж безусловно не сок: различить его циркуляцию невозможно, даже в таком исполине. Тем не менее, само восприятие вибрации странно умиротворяло. Открыв глаза, Карлсен почувствовал себя приятно отдохнувшим и полез дальше.
По мере подъема ствол все сужался. Даром что сто с лишним футов в ширину — само расстояние вызывало неуютный холодок. Внезапный порыв ветра (на такой высоте в общем-то задувало) или, — того хуже, — молния, и неминуемо загремишь вниз на полмили. Хотя внизу теперь и озеро, но с такой высоты и об такую воду — в лепешку.
По крайней мере, пластины становились меньше, и потому легче было перемещать ноги от одной к другой. Но и шипы стали мельче и теснее, так что не всякий раз и избежишь. Щели между пластинами тоже измельчали (меньше полдюйма), и ступни то и дело соскальзывали: в одном месте пришлось схватиться за шипы, пока ногами лихорадочно нащупывал опору.
Почти час прошел, прежде чем удалось долезть до точки, где от вершины отделяла уже сотня ярдов, последний отрезок сопровождался частыми передышками. Отсюда взбираться было уже более опасно, поскольку кора отщеплена была ударами молний. Хвататься оставалось единственно за остовы шипов, из ствола торчащих не дольше чем на полдюйма. Перед последним отрезком Карлсен минут пятнадцать отдыхал, после чего, набравшись сил и решимости, в считанные минуты одолел оставшееся расстояние.
Верхушка ствола футов на шесть выдавалась над идущим параллельно озеру суком. На нее, очевидно, пришелся немыслимый по силе удар молнии, подпаливший ее и обугливший, даром что непогода с той поры нагар в основном сточила. Молния шарахнула с юга, от чего ствол, накренясь, в верхушке треснул, ощетинясь пиками щепы. За две такие Карлсен (уже порядком выдохшийся) и ухватился, ногами оттолкнувшись от гладкого, свободного от коры дерева. За все время момент, пожалуй, наиболее рискованный: если хватка подведет, неминуемо отбросит назад, и тогда катиться по стволу до самого озера. Но ничего: перемахнув через закраину, Карлсен очутился на некой площадке, отдаленно напоминающей лодку— долбленку.
Вот черт: оказывается, и здесь ни прилечь, ни отдохнуть: даже там, где дерево обуглено, врезается в ступни острая щепа. Стянув просохшую уже тунику, Карлсен сделал из нее скатку, на которую, по крайней мере, можно сесть.
Отдых получился недолгим. Через несколько минут облака проредились и показался гигантский диск Веги, крупнее Солнца в десяток раз. В считанные секунды воцарился гнетущий зной. Так как светило находилось на западе, затенение можно было найти лишь на востоке. Осторожной поступью, иной раз с присвистом втягивая воздух от боли, Карлсен подошел к той стороне дерева, что выходила на Хешмар-Фудо. Десятью футами ниже от ствола ответвтлялся сук, голую поверхность которого (вот радость-то) покрывали выщербины и трещины, дающие прочную опору. В месте стыковки со стволом ширина составляла с полсотни футов. Не спеша надев тунику, Карлсен перемахнул через закраину и, повисев на вытянутых руках, съехал по гладкому стволу вниз, притормаживая ладонями и пятками. Поглядел наверх: все, путь назад заказан, обратно уже не взобраться. В случае чего остается единственно спрыгнуть в озеро.
Он сел, прислонясь спиной к стволу и вытянув ноги. Так, по крайней мере удобно. Город с высоты впечатлял своей красотой: серебристые крыши, разноцветные дома. Картина разнообразилась пятнами света и тени от проплывающих вверху облаков. До Карлсена внезапно дошло, почему буря оборвалась так внезапно. Видимо, слишком уж большой переполох вызывали волны, так что женщины в конце концов взроптали. От такой мысли Карлсен не без злорадства ухмыльнулся.
Мысль о Ригмар всколыхнула чувство участливой опеки. Перед женщинами Хешмара встала наисерьезнейшая проблема. Гребиры соблюдали нейтралитет лишь потому, что считали их эдакими безобидными хранительницами генофонда. Стоит им заподозрить, что женщины пошли своим эволюционным путем — возникнет рознь, а там вражда, и ничто их не спасет. Если вдуматься, то его, Карлсена, изгнание с
