Наклонившись, он на пробу приложил ладонь к черной почве и тут же отдернул. Не земля, а утюг: даже пальцы побелели. Тем не менее, растет же в ней дерево, так что в тени все равно должно быть прохладнее. Были б сандалии, то и рискнул бы подойти, но чтобы босиком — речи нет.
Сузив глаза, Карлсен вгляделся пристальнее — на секунду он готов был поклясться, что дерево сместилось чуть ближе. Но текучий воздух мешал, видимо, из-за него и показалось. Что до листьев, то в таком мареве они безусловно будут трепетать. Тем не менее, на его зачарованных глазах пурпурная листва снова всколыхнулась, и ствол как будто бы двинулся. Нет, не может быть: корни змеисто вживились в грунт уже на новом месте — эдакие узловатые пальцы деревянного великана.
Отвлекло заунывное гудение (что-то вроде большого комара), Карлсен завел руку, чтобы прихлопнуть. Поздно: сзади в шею уже впилось, да остро так. Хлопнув, он накрыл мохнатое насекомое размером со шмеля. С сердитым жужжанием оно вырвалось из пальцев и было таково. Через пару секунд зажгло так, будто под кожу впрыснули жидкого огня, Карлсен с присвистом втянул сквозь зубы воздух. Из места укуса засочилась кровь. Спустя мгновение он взглянул на дерево, и волосы встали дыбом. На этот раз ошибки не было: от него оно находилось уже в десятке футов.
Запоздало сообразив о возможной опасности, — хотя какая, казалось бы, опасность может исходить от дерева с пурпурной листвой, — Карлсен отвел от него взгляд (удивительно, но это удалось не сразу) и быстрым шагом двинулся в сторону города. Боль от укуса при этом разлилась до копчика, словно позвонки при ходьбе сухо терлись друг о друга. Ноги вдруг отяжелели, словно шел он во сне, и глаза начало ломить. Оглянувшись, он увидел, что дерево на месте тоже не стоит: различалось змеистое движение вонзающихся в землю корней.
Он как мог подгонял себя, усилием воли одолевая ватную слабость, и неотрывно глядел при этом на город: сколько еще осталось? На миг показалось, что там, где серая лента дороги подходит к городской стене и втягивается под высокую арку, происходит какое-то движение. Не веря обманчивому мареву, Карлсен приостановился и обе руки поставил козырьком. Навстречу проворно скользило что-то блестящее. Непонятно, что испытывать, тревогу или облегчение.
Оглянулся на дерево: движется, — Корни, поочередно выбираясь из земли, удлинялись и, словно костлявые пальцы, опять вживлялись когтями, протаскивая дерево вперед. Темп был не быстрее улитки, угнаться не угонится никогда, и все равно что-то отталкивающее было в этих змеистых движениях корней. Пристально, с зачарованным отвращением следя за деревом, он вдруг поймал себя на мысли: уж не гипнотическое ли это воздействие? Или просто боль расплавленным свинцом продолжает разливаться по спине, действуя на восприятие?
Он вздрогнул от неожиданности, когда правое запястье вдруг сжало словно тисками. На него ястребиным взором смотрел высоченный гребир, еще один сидел в прозрачной сигарообразной капсуле, стоящей в нескольких футах — уменьшенный вариант того обтекаемого цилиндра, что он видел тогда на причале в Хешмаре. Секунда, и Карлсена, подняв под мышки словно ребенка, усадили на сиденье рядом с водителем. Из сиденья пружинисто выскочили прозрачные ленты и, проворно обвив пояс и грудь, надежно приторочили к спинке.
Поднявший его гребир сам забирался на заднее сиденье. Карлсен, насколько позволяла спинка кресла, оглянулся назад и увидел, что пурпурное дерево, выкарабкавшись уже на дорогу, с удивительной прытью приближается и находится уже совсем близко. Настолько, что можно разглядеть пурпурную «листву» — тонкие хлыстики-щупальца в несколько футов длиной, которые, стягиваясь, образовывали что-то вроде груш. Боковая дверца, замыкаясь, отсекла один кончик, и тот, упав на пол, некоторое время извивался. Стоило дверце закрыться, и сонную одурь как рукой сняло. Теперь совершенно понятно: дерево нагнетало какую-то гипнотическую силу. Невероятно, что его тянуло отдохнуть в этой тени и не было заметно вкрадчивого коварства этих движений. В отличие от капланы, подавлявшей галимой силой воли, дерево пыталось заманить в ловушку, навязав мысль о своей безобидности.
— Спасибо, — произнес Карлсен, поняв, что гребиры спасли ему жизнь. А они и ухом не повели.
Капсула рванулась с такой внезапностью, что его вжало в спинку сиденья. Ни шелеста шин, ни шума двигателя: видимо, или воздушная подушка, или глайдер. Местность через считанные секунды слилась в рябь — скорость совершенно никчемная на открытой равнине. Спинка кресла, прижимаясь, лишь усиливала боль в спине, и Карлсен с трудом сдерживался, чтобы не застонать. По крайней мере, в кабине было прохладно. Он искоса посмотрел на водителя: лицо с хищным профилем было бесстрастно. Одет во все черное, вплоть до перчаток. Продолговатый череп явно выдавал в нем толана, равно как зеленоватая кожа и уши без мочек. Тонкие губы и мелкие, глубоко посаженные глаза придавали ему сходство с черепахой. Как-то странно было мириться с отсутствием в капсуле руля и тем, что в прозрачном корпусе совершенно отсутствовал двигатель. Видимо, скорость нагнеталась неким прямым мысленным воздействием, вроде слогового процессора, с которого, собственно, и началась эта причудливая цепь событий.
Удивительно, но несмотря на боль и только что пережитую опасность, он ощущал странное спокойствие. Даже эти два молчаливых попутчика, источающие, казалось, силу и властность, не внушали боязни. Он сознавал тому причину: сексуальный ритуал, происшедший в Хешмар-Фудо. Словно масса разрозненных частиц слилась воедино от внутреннего огня — даже сейчас он медно-красным свечением возникал перед закрытыми глазами.
Еще несколько минут, и надвинулись черные стены Гавунды. С той стороны равнины не была даже понятна их высота — вблизи они вздымались как утесы у отрогов Гор Аннигиляции. Когда затормозили перед въездом, Карлсена бросило вперед — теперь понятно, что ленты — это обыкновенные пристяжные ремни, а не путы. Непонятно зачем остановились перед гигантской аркой, хотя проход был совершенно свободен. Лишь ощутив при въезде мгновенный электрический трепет, Карлсен понял, что осталось позади силовое поле, которое специально снизили, чтобы дать им проехать.
Сразу же за аркой цвет дороги с крапчато-серого менялся на темно-алый, словно запекающаяся кровь. Благоговейный ужас внушала простота и мощь архитектуры, а также контраст между алыми улицами и слепыми черными зданиями.
Вместе с тем, Гавунда, в которую Карлсен сейчас въезжал, в некотором смысле очень отличалась от той, чья голограмма предстала в Архивном Зале. Там улицы были невзрачны и пусты, здесь же было очень оживленно. Преобладали гребиры типично толанского происхождения с твердой, решительной поступью. Однако, много было и мужчин помоложе, в белых туниках — эти походили на тех гребиров, что он видел в Хешмаре. В сравнении с первыми они смотрелись чуть ли не неженками. Много встречалось курносых барашей с коренастыми, мощными фигурами, мелькнул даже и каджек. Помимо прочего, удивляло количество женщин (особенно рослых блондинок). Из одежды мода явно была на ту, что в узкую полоску, — красную с белым, зеленую с белым, синюю с белым, даже черную с белым, — так что и без того стройные ноги под короткими юбками казались еще длиннее. Бросалась в глаза грациозность их движений — куда там земным соратницам по полу. Однако все как на подбор исключительные фигуры, безупречные профили не оставляли сомнения: роботицы.
Было и еще по крайней мере три типа созданий, каких раньше Карлсен не встречал. Первый, — что-то вроде высокого гриба-поганки, — стоял на углу улицы и напоминал какое-нибудь декоративное растение, что выставляется у ресторана. Однако, когда они проезжали мимо, шапка-гриб накренилась в их сторону и посередине обнажился крупный зеленый глаз, пялящийся вслед с немигающим любопытством. После этого существо проворно заскользило по тротуару: колокольчатое основание стебля расширялось и сокращалось как у улитки.
Гораздо чаще встречались создания цвета трутовика, сплошь состоящие из ног, — шесть или семь, — сходящихся к плоской цилиндрической голове с дюжиной глаз. Примерно, как у долгоножки, ноги находились непосредственно под туловищем и семенили в танцующемм, прихотливом ритме. При этом часто получалось так, что туловище у них забавно кренилось под углом в сорок пять градусов. Обныривая пешеходов, они проявляли недюжинную ловкость. Чем-то напоминали головоногих моллюсков, хотя ноги гораздо крепче щупалец.
Однако больше всех поразило существо, напоминающее человека с черной лоснящейся кожей. Первое из них Карлсен увидел со спины и подивился его неуклюжей, валкой походке, длинным горилльим рукам и тупенькой макушке, выступающей сразу из широченных плеч. Мало того — рожа, как оказалось, свисала до самой груди, буквально туда врастая, а вместо носа была лишь пара дыхательных отверстий. Белые глазища выдавали в нем ночное животное, из губастого рта торчали острые зубы-коренья.
