Карлсен, тяжело пожав плечами, промолчал. Клубин повернулся к Дори:
— Вели стражникам, пускай унесут.
Отстранившись к окну, Карлсен пронаблюдал, как двое вошедших гребиров молча подхватили тело Фарры Крайски под колени и подмышки (А у самого внутри сытость, как у налопавшегося питона). Дори, выйдя следом, бесшумно закрыла дверь.
— Куда ее теперь?
— Тело поместят в морозильную камеру.
— Зачем?
— Человечьи тела на Дреде — редкость. Нашим биоинженеры может пригодиться.
— Если мозг, то не особо: разлагаться начинает через какие-то минуты после смерти.
— У людей. У груодов — нет.
От внезапного ощущения внутри что-то даже екнуло: Фарра Крайски как бы осваивалась в новом для себя теле.
— Простите, если можно. Я не знал, что так получится.
— Тогда зачем было допускать?
— Я не мог ничего поделать.
— Ой ли? Могли бы просто не подпускать ее, сработать на отталкивание.
(А ведь действительно. Не хватило ума вовремя додуматься).
— Одно хорошо: теперь уж без разницы, — цинично улыбнулся Клубин.
— Сами повод дали — выкрутился Карлсен за счет шутливой укоризны.
— Не обязательно. А может, действительно так вышло.
Объясняться было ни к чему. Вобрав в себя Фарру Крайски, Карлсен полностью теперь понимал натуру груодов. Стремление уничтожать не было у них садистским, как у некоторых из его пациентов-уголовников. Желание груода поглощать совпадает с желанием жертвы поглощаться. Получается не убийство, а как бы кража со взломом: легкий и быстрый способ разжиться чужой энергией.
Фарра дала понять и кое-что еще: гребис не является человеком. Карлсен упустил из внимания эту очевидную вещь, поскольку Клубин человеком представился. У человечества же врожденная склонность реакцию своих чувств считать за непреложную истину. Умом-то Карлсен полностью сознавал, что гребис — совершенно чужое существо. И вообще, что гребиры могут при желании менять свой олблик. Тем не менее, свести воедино два этих вывода почему-то никак не удавалось.
Понимал он теперь и то, почему Клубин казался смутно знакомым. Свое неясное сходство он внушал. Неким образом он проведал о жизни Карлсена достаточно, чтобы вызвать определенные отзвуки из прошлого. Получалось как бы лицо, перещупанное множеством ролей. В гребисе угадывался и Иво Йенсен, злодей из космического телесериала «Вне Галактики» — такой же пронзительный взгляд. Чуть искривленный нос был от Дина Слэттери, футбольного кумира его подростковой поры. Улыбка такая же открытая, как у Джесса Балински — с ним первым в колледже они жили в одной комнате, пожатие плеч тоже в точности его. Удивительно четкая и внятная речь — от актера— англичанина Алестейра Кардью. Со временем можно насобирать и вообще с дюжину, кстати, вот этот полувзлет бровей при вопросах наверняка от его, Карлсена, родного отца.
— Главное, что вы теперь один из нас, так ведь? (Опять этот полувзлет бровей, вслед за которым чуть поджимаются губы).
Все это мелькнуло в долю секунды, Клубин и досказать не успел. Причем, не серией вспышек, а новым ровным видением — частью одного и того же озарения.
Карлсен кивнул, сознавая, что лицо выдает нерешительность.
— Есть перемены в ощущениях? — осведомился Клубин.
— Чувствую себя как-то странно. Будто проглотил что-то… живое.
— А так оно и есть. (В глазах заиграли смешливые бесики Джесса Балински).
Удивительно, насколько четко ухватывались эти мимические уловки — словно он, Карлсен, превратился в блестящего театрального критика, настолько сведущего, что может анализировать каждый жест.
Пронизывающие глаза (Иво Йенсена) впились, выведывая подноготную. Карлсен, чутко отрегировав, специально затуманил свои ментальные импульсы. До событий в Хешмаре это было бы невозможно: мысли неизбежно обнажились бы до самой глубины. При теперешнем же уровне самоконтроля прежнее «я» управлялось, как марионетка. Прав был К-10. Несколько секунд, и Клубин потерял интерес к зондированию недоумка-землянина. Впрочем, и такое пренебрежение не нарушило народившейся приязни к гребису.
Карлсен поднял деланно-растерянный взгляд.
— Как же теперь… муж? — (реакция Крайски его, откровено говоря, не заботила, просто надо было как-то сместить фокус разговора).
— Да ничего, поймет, — улыбка приподняла уголки сжатых губ.
— Увидеться бы как-то, объяснить…
— Вовсе не обязательно, — быстро, не сказать поспешно, отрезал тот. — Вам скоро отбывать, а столько еще надо успеть. Хотите осмотреть всю Гавунду?
— Разумеется.
Серые глаза Клубина пронизывающе впились.
— Прежде всего, есть ли какие ко мне пожелания?
Вот она, ловушка.
Нет лучше способа выведать у человека то, что он пытается скрыть. Карлсен и сам иной раз прибегал к такой уловке, допрашивая заключенных. Что ж, если и «попадаться», то с выгодой в свою сторону.
— Да, есть кое-что. Вы всегда так выглядите?
Самообладание Клубина было безупречным.
— Нет. Вам я предстаю в человеческом облике, именно потому, что так проще общаться.
— А так, вообще, можете его менять?
— Безусловно. — Сталисто серые глаза стали вдруг пронзительно-синими, и тут же зелеными, и тут же красными — все так быстро, что не было даже времени удивиться. Миг, и снова уже серые. Клубин вытянул правую руку: слева на ладони вырос еще один большой палец.
— Вам бы его, для игры на шестиструнной гитаре, — игривым голосом сказал Клубин. — Постепенно палец исчез, как сдувшийся шарик. — А это вот для семейной вечеринки, детишек попугать.
Карлсен невольно отступил назад: из-под ворота у Клубина зелеными червяками стали прорастать вдруг щупальца — просто сон какой-то. Щупальца потянулись к Карлсену, и он осмотрительно сместился еще на шаг. Клубин расхохотался его растерянности, и щупальца втянулись, не оставив ни следа.
— Это… как? — ошарашенно выдохнул Карлсен.
— Путем доолгой подготовки, — ответствовал Клубин. — Надо поступательно пройти двенадцать степеней умственного контроля.
— А у вас сколько?
— Именно двенадцать. Во всей Гавунде больше десяти нет ни у кого. Ну да ладно. Уж вы извините, время ждет, — свернул он показ с видом пресыщенного зрительским восторгом фокусника. — Ну что, готовы?
В коридоре им встретилась Дори, несущая толстенную папку. Она заговорила с Клубином на непривычно резком, гортанном наречии (бараш, должно быть). Постояв, гребис решительно мотнул головой.
— Нет. Скажи ей, пускай выйдет на меня завтра. Карлсен исподтишка оценивающе разглядывал красотку-секретаршу, когда в душе шевельнулось что-то ревниво-укоризненное (все равно, что Фарра Крайски с удивленным презрением вскинула брови: «И эта-то безмозглая кукла?»). Что ни говори, странно и слегка забавно держать в себе кого-то постороннего.
Отходя, Дори мимолетно улыбнулась Карлсену:
— Удачи.
— Спасибо.
Мимо прошли двое стражников. Высоченные, — под семь футов, — с несокрушимыми подбородкам и, на которых рот смотрелся узкой царапиной, а глаза блестели равнодушно и твердо. Поравнявшись, оба
