Поток воздуха со свистом хлынул в легкие ребенка, затем обратно и снова в легкие. Лицо его постепенно стало приобретать нормальный вид, и он, рыдая, прижался к бабушке.
Алан в изумлении посмотрел на свою руку. Как же это случилось? Он взглянул на часы: 10.45. Разве «Час целительной силы» еще продолжается? Когда же сегодня наступило время прилива? Он не мог вспомнить! Черт побери!
Да и разве имеет это значение? Важно, что мальчик жив и здоров и нормально дышит.
Чак и его жена смотрели на Алана с почтительным страхом.
—
Алан колебался. Он чувствовал, что должен сказать — «нет». Его ведь предупреждали, что он не должен ничего рассказывать о себе. Но почему, если эти люди знают о целительной силе
И он кивнул.
— Здесь? — спросил Чак, поклонившись и заглядывая Алану в глаза. —
— Да.
Вьетнамская чета смеялась, плакала, обнимала своего внука, непрерывно бормоча что-то по- вьетнамски. Потом Чак, показывая свои изуродованные артритом руки и робко улыбаясь, попросил:
— Помогите мне. Пожалуйста.
У Алана в дальнем уголке мозга вновь прозвенел звонок тревоги. Разве Эксфорд не предупреждал его, что использование целительной силы разрушает его мозг? Но он превосходно чувствует себя!
— Конечно, я помогу вам, — ответил он Чаку. Это было то малое, что он мог сделать для человека, который предоставил ему убежище. Алан взял в свои руки его искалеченные пальцы и стал ждать — но на этот раз ничего не произошло.
— Час исцеления миновал, — с грустью сказал он Чаку.
Вьетнамец улыбнулся и поклонился.
— Он еще вернется. Да, вернется вновь. Я могу подождать.
— Мне кажется, я стал страдать от клаустрофобии, — сказал Алан Сильвии.
Накануне он провел бессонную ночь и был рад услышать утром ее голос по телефону. Но говорить по телефону — это было так мало, в то время как ему хотелось быть рядом с ней. Маленькая квартирка, в которой он ночевал, располагалась в юго-восточном крыле здания. Очевидно, она была очень удобной и теплой зимой, но летом солнце заглядывало в окна уже в 6.00 часов утра, и температура воздуха в ней поднималась до весьма высокой отметки.
Хай в национальном костюме — классической широкой белой блузе и в просторных черных штанах суетилась на кухне, в то время как ее внук жевал крекеры. Они не страдали от жары, так как давно к ней привыкли.
— Я уже так давно нахожусь в заключении — сперва в злополучной клинике Фонда, а теперь в этой квартирке, где так тесно, что все время с кем-нибудь сталкиваешься!
— Ты обещал побыть в ней еще сутки.
— И я выполню обещание, — сказал он, глядя на часы. Они показывали 9.00. — Примерно через двенадцать часов я уйду отсюда. Мне наплевать, кто бы там ни искал меня — Мак-Криди или же мафия, — я все равно уйду.
— Не думаю, что сенатору сейчас до тебя — он находится в коме в боксе Пресвитерианской больницы штата Колумбии.
— Не может быть!
— Чистая правда! Ты удивлен?
— А почему я не должен удивляться?
— Но ведь вчера вечером ты сам говорил мне, что во время твоей попытки излечить его у сенатора начались конвульсии? Как ты это назвал — миастенический криз?
Алан порылся в своей памяти. Воспоминания восстанавливались медленно, словно изображение в испорченном телевизоре.
— Ах да, верно. Мы что-нибудь еще о нем говорили?
— Нет. Только то, что он находится в критическом состоянии.
«Не я ли этому виной?» — подумал Алан, попрощавшись с Сильвией.
Хотел ли он нанести вред сенатору? Может быть, это было побочное действие силы
К чему обманывать себя? Он ведь почувствовал в руках какое-то странное ощущение перед тем, как Мак-Криди упал в обморок. Это не было то обычное и приятное ощущение эйфории, испытываемое им раньше, — нечто совсем другое. Он ли был тому причиной, или сама таинственная сила вызвала это странное состояние?
Алан не знал этого. Неопределенность тревожила его.
Он уселся в кресло, почувствовав, как что-то зашуршало у него в кармане, вытащил пустую пачку сигарет «Кэмел», которую подарил ему мистер К. Улыбнувшись, он положил ее на стол. Мистер К… Интересно, бросил ли он курить?
В дверях щелкнул замок, и в квартиру вошел Чак, одетый в синюю рабочую рубаху и комбинезон из хлопчатобумажной ткани. Поклонившись Алану, он обнял жену. Хай приготовила чай. Алан принял чашку с улыбкой, хотя и выпил до этого уже три такие чашки.
Он с удивлением наблюдал, как Чак ловко прикуривает сигарету своими искалеченными руками. Алан пытался было завязать разговор о погоде, как вдруг услышал гул множества голосов в коридоре. Ему хотелось спросил Чака, что все это значит, но в этот момент вьетнамец хлопнул ладонью по столу и сказал:
— Ну вот и пришло время!
— Время для чего?
— Время
Наступил ли «Час целительной силы»? И если «да», то каким образом об этом узнал Чак?
Алан пожал плечами. Узнать это можно было только одним способом.
Он взял искалеченные пальцы и крепко сжал их.
И вот «оно», опять… Неописуемо приятное ощущение. Сегодня Алан почувствовал в прикосновении какое-то особенное наслаждение. Может быть, потому, что Чак принимал существование целительной силы и результат ее действия как нечто само собой разумеющееся. При этом не было ни сомнений, которые нужно преодолевать, ни предубеждений, с которыми нужно бороться, ни необходимости маскировать силу — было одно лишь понимание. А может быть, потому что
Чак поднес к глазам свои исцеленные руки и пошевелил тонкими прямыми пальцами. Слезы потекли по его щекам. Не в силах сказать ни слова, он только благодарно кивал Алану, а тот положил ладонь на плечо старика.
Чак встал и сделал знак Хай, которая обняла его, а затем подошла к двери и открыла ее.
В коридоре толпилась масса народу. Ощущение было такое, будто здесь, на лестничной площадке, собралась добрая половина всех выходцев из Юго-Восточной Азии, живущих в городе. Все они дружно ахнули, увидев здоровые руки Чака, и затем сразу же залопотали что-то на своем птичьем языке.
Чак обернулся к Алану и вытер слезы, выступившие на глазах.
— Благодарю вас, — сказал он, — и хочу просить вас, если вы будете так добры, исцелить и других при помощи силы
Алан ничего не ответил.
«Почему именно я?» — спросил он себя в тысячный раз. Почему именно он должен нести
