уткнулась лицом в его плечо.
— Мы в порядке, — сказала она.
— Серьезно? — спросил Фалькон с сомнением, ибо в нем крепла уверенность в том, что убийцы Марисы — те же самые люди, что похитили и Дарио.
Двор заливал мертвенный свет портативных галогенных прожекторов. Команда экспертов делала свое дело, мельтеша перед ним, расхаживая взад-вперед со своими ящичками и мешками для вещдоков. Следственный судья Анибал Паррадо находился тут же. Он тихо говорил что-то своему секретарю, поглядывая на ежик склоненной головы старшего инспектора. Веки Фалькона были тяжелыми и смыкались. В арке, ведущей к улице Бустос-Тавера, появился Рамирес с черным мусорным мешком под мышкой.
— Мы обнаружили это на помойке за углом, возле улицы Герона, — сказал он. — Думаю, что после этого эксперты там, наверху, теперь мало что найдут.
Рукой, все еще в латексной перчатке, Фалькон вытащил из пакета белый хлопчатый комбинезон, весь измазанный кровью, уже успевшей засохнуть и приобретшей бурый оттенок.
— Сравнить эту кровь с кровью Марисы, — автоматически отозвался Фалькон. — А потом отослать в лабораторию все, что нужно…
— Отправляйся домой, Хавьер, — сказал Рамирес. — Отоспись.
— Твоя правда, — отвечал Фалькон. — Отоспаться мне действительно более чем нужно.
Рамирес вызвал патрульную машину, усадил Фалькона на заднее сиденье и велел шоферу и второму полицейскому сопроводить старшего инспектора до самой постели.
Очнулся Фалькон лишь на мгновение, на лестнице, когда его, как пьяного, вели под руки двое мужчин. А потом опять — забытье. Единственное благословенное состояние.
Никита Соколов прибыл в одиннадцать и велел Марисе спуститься. Сказал, что надо прогуляться. Она чувствовала себя ужасно. Непривычный к алкоголю желудок болел. Мучительная отрыжка от «Куба либре» шибала в нос вонючим и въедливым перегаром. В туалете ее вырвало, после чего она почистила зубы. Держась за стенку, съехала вниз в лифте. Сквозь переплет входной двери увидела огонек сигареты поджидавшего ее Соколова. Он курил, подпирая собой заднюю стену церкви. Невысокий, коренастый, темноволосый, чудовищно мускулистый и волосатый, с очень белой кожей. Он вызывал в ней омерзение. Они пошли, избегая слоняющихся возле баров гуляк. Он вел ее под руку до самой мастерской. Оступаясь, она проковыляла по камням под темной аркой, на шаткой металлической лестнице ее чуть не вырвало. Она отперла дверь, щелкнула выключателем. Две лампочки оживили, осветив, ее скульптуры. Едва держась на ногах, она опустилась на табурет. Стоя в дверях, он начал задавать вопросы. Рубашка поло туго обтягивала мускулистые плечи и грудь, не скрывая волосатых подмышек. Пучки волос лезли из открытого ворота рубашки, под брюками мощно бугрились мышцы. Рассказывали, что Никита Соколов до того, как истязать девушек, был тяжелоатлетом.
Она сообщила ему о визитах из полиции. О расспросах полицейских. О разговоре насчет мальчика. Что рассказали они тебе насчет мальчика? Он выведывал, что им известно. Все известно. Она отвечала. Пустые безоружные руки безвольно висели вдоль тела. Казалось, ответы ее не удовлетворили Соколова. Наверное, она не смогла вспомнить достаточно подробностей, чтобы заставить его ей поверить. Он велел ей раздеться, а сам вышел на лестницу, чтобы кинуть на двор окурок. Она стянула с себя футболку, скинула юбку — движения эти лишили ее последних сил. На ней остались только трусики-бикини. Она чувствовала запах собственного тела. Неприятный запах.
С лестницы донеслись шаги. Он опять вырос в дверном проеме и тут же посторонился, пропуская в помещение двух мужчин. Увидев их белые комбинезоны с капюшонами, белые перчатки и маски на лице, Мариса почувствовала, как горло перехватила паника. Стоя в дверях, Соколов кивнул — не то ей, не то двум вошедшим. Ноги ее стали ватными. Один из мужчин снял с крюка цепную электропилу, проверил зубья и хорошо ли смазана цепь. Работу эту он знал. У нее стучали зубы, а рот стал сухим, как пергамент.
Ее опять принялись допрашивать о том, что рассказала она полицейским. Ответы ее были робкими и слабыми, как писк цыпленка, барахтающегося в пыли. Мужчина с пилой размотал провод, сунул штепсель в розетку, сдвинул предохранитель. Мгновение мотор работал вхолостую. Жужжанье пилы пронзало позвоночник, вызывало дрожь внутри. К ней приблизился второй белый комбинезон. Повернул ее, прижал ее руку к столу, как тисками, стиснул ее голову так, чтобы видела. Лезвие пилы скользнуло к тонкому запястью. Называла она имена? Она не могла выговорить ни слова и попыталась мотнуть головой. Цепь пилы дрожала, едва не касаясь кожи. Она почувствовала эрекцию того, кто держал ее. Напряжение оказалось чрезмерным для ее мочевого пузыря. Теперь, что она ни скажи, — все равно. Она закрыла глаза и пожалела, что была так упряма в разговоре с той маленькой послушницей.
Туфли сброшены. Рубашка — мокрая от пота. Фалькон пришел в себя, как будто усилиями врачей возвратился с того света. Ныло все тело. Казалось, душевная мука проникла теперь и в мускулы, и в кости. Время? Послеполуденное. Начало первого. Он принял душ. Каскад водяных брызг ничего не прояснил — все то же шатание под тяжестью двух неразрешимых проблем, обрушившихся на него в последние сутки. Он надел чистую одежду. Охрана вытащила из его карманов мобильники и выключила их, чтобы его не тревожили звонками. Присев на край постели, он бесцельно поигрывал выключенными мобильниками, вертя их в руках. Чем заняться в этот пустой день отдыха? Якобу сейчас не поможешь. Договор заключен. Остается молчать. Позавтракать. И подумать, как разыскать Дарио. И гнать от себя картины мучительной гибели Марисы.
За столиком под балконным навесом сидел Пабло из НРЦ. Перед ним стояла пустая кофейная чашечка. Фалькон ни разу не видел его без форменной тужурки. В темно-зеленой рубашке поло и белых хлопчатых брюках он кажется моложе, доступнее, но шрам, идущий от кромки волос к левой брови, заставляет относиться к нему серьезно. Когда он без формы, видно, что Пабло очень мускулист, но мускулы его — результат не бодибилдинга, а постоянной профессиональной физической нагрузки.
— Как ты вошел? — спросил Фалькон после рукопожатия.
— У двери стоит охранник, — ответил Пабло. — Выполняет приказ комиссара Эльвиры. Похоже, тебя оберегают.
— От кого?
— Я решил, что от русских.
— А что тебе известно о них?
— После твоей просьбы взглянуть на двух неизвестных на дисках русского мафиози мы побеседовали с нашими старыми приятелями из мадридского Центра расследований по делам организованной преступности, — сказал Пабло.
— Еще кофе?
Пабло покачал головой.
— Не думаю, что ты потрудился приехать ко мне, чтобы потолковать о русских, — сказал Фалькон. Пройдя в кухню, он поставил на огонь кофейник, поджарил тост.
— Русские задали тебе задачу, касающуюся тебя лично, — сказал Пабло. — Но проблема эта имеет отношение и к моему расследованию.
— Расскажи мне о русских.
— Василий Лукьянов направлялся в Севилью для того, чтобы объединить усилия с удачливым торговцем героином по имени Юрий Донцов, так же, как и он, афганским ветераном, сумевшим организовать канал поставки наркотиков из Узбекистана в Европу. Еще в период службы в Афганистане он понял важность прочного канала поставки. Но требовался рынок сбыта, не затрагивающий интересов московской мафии. И он выбрал Севилью. Считается, что живет он в севильском районе Эсте, но некоторые полагают, что окопался он в Полигоно-Сан-Пабло. После того как русская мафия в Испании в результате наших действий в две тысячи пятом перебралась в Дубай, Юрий Донцов вообразил, что сможет прибрать к рукам весь Иберийский полуостров. Однако Леонид Ревник был другого мнения. Василия Лукьянова втянули в операции Донцова, поручив ему бизнес с севильскими проститутками. ЦРОП считает, что Донцов заручился поддержкой и другого ловкого гангстера, курирующего местные казино. Судя по всему, Юрий Донцов постепенно создал мощную криминальную структуру, базирующуюся в основном в Севилье, с тем чтобы не
