требовалось. Медленно и неуклонно Раф заполнял в ее душе пустоту, вакуум, о котором она до сих пор имела самое смутное представление. Ее подстегивал его ум, согревало его сердце, наслаждало его тело. И теперь, когда она ощущала себя полноценной, даже мысль о том, чтобы снова впасть в это опустошение, казалась невыносимой.
— Куда едем? — спросила Лизл, скользнув на переднее сиденье «мазерати» Рафа.
— В центр, — сказал он, наклоняясь и целуя ее в губы. На нем были серые шерстяные брюки и бледно-голубая рубашка под кашемировым свитером клюквенного цвета; черные кожаные водительские перчатки, плотно, как собственная кожа, облегающие руку, дополняли картину. — Я думал опробовать новый «Нордстрем».
— Я не против.
Деловой центр города был разукрашен к Рождеству — движущиеся манекены Санта-Клауса в витринах, огромные пластиковые конфетные коробки на углах, гирлянды с блестками и мишурой, переброшенные через улицы торгового квартала, словно арки, — и все это под ярким солнечным небом, при блаженной температуре под шестьдесят градусов[14].
— Довольно крикливо, — заметил Раф.
— И с каждым годом все крикливей. Но это для покупателей. Это не связано с Рождеством.
— Да? А что связано с Рождеством?
Лизл рассмеялась.
— Могу поверить, что в вашей семье не праздновали День благодарения, но Рождество…
— Конечно, мы празднуем Рождество. Но мне бы хотелось услышать, с чем оно связано для тебя.
— Со всем, что бывает хорошего в жизни, — с раздачей и получением подарков, с общением и встречей с друзьями, с добрыми отношениями, братскими чувствами…
— С миром на земле и благоволением людей друг к другу, — подхватил, Раф, — и так далее, и тому подобное.
Что-то в его тоне заставило Лизл замолчать.
— Ты, случайно, не Скрудж ли какой-нибудь?
Они остановились перед светофором на Конвей-стрит, и Раф повернулся к ней.
— Ты ведь на самом деле не веришь во всю эту ерунду о человеческом братстве?
— Верю, конечно. Мы все вместе живем на одной планете. Братство — единственный способ для нас не разрушать эту общность.
Раф покачал головой и посмотрел вдаль.
— О, человече, человече, здорово же тебе промыли мозги.
— Ты о чем?
— О братстве. Это миф. Ложь. «Никто не может жить на отдельном острове» — это Большая Ложь.
Лизл несколько упала духом.
— Не может быть, чтобы ты так думал, — сказала она, но в глубине души знала, что он думает именно так.
— Оглянись вокруг, Лизл. Где ты видишь подлинное братство? Я вижу одни острова.
«Мазерати» тронулся дальше. Лизл смотрела, как потоки людей текут по переполненным тротуарам. Ей нравилось то, что она видела.
— Я вижу, как люди вместе идут, разговаривают, улыбаются, смеются, рыщут в поисках подарков для друзей и любимых. Рождественские праздники объединяют людей. Вот что с ними связано.
— А как насчет детей, умирающих с голоду в Африке?
— О, перестань! — со смехом воскликнула Лизл. Он на секунду напомнил ей Уилла. — Ты же не собираешься вытаскивать на свет эту старую тривиальность. Мать всегда твердила мне это, заставляя доедать брюссельскую капусту.
Раф не ответил на ее улыбку.
— Я не твоя мать, Лизл, и не собираюсь заставлять тебя доедать овощи. Я говорю о реальной стране. Я говорю о реальных людях, которые по-настоящему умирают.
Лизл почувствовала, как гаснет ее собственная улыбка.
— Ну, перестань, Раф…
Он свернул на муниципальную стоянку, когда оттуда задом выехала чья-то машина, освободив место.
— Знал, должно быть, что я подъезжаю, — прокомментировал Раф, занял освободившееся место и опять повернулся к Лизл. — А как насчет продолжающегося геноцида в Лаосе? Как насчет ежедневного угнетения женской половины населения в любой стране мусульманского фундаментализма?
— Раф, ты говоришь о другом конце земли.
— Не думаю, что братство ограничивается расстоянием.
— Нет. Просто нельзя день и ночь помнить об этом. Все эти события свершаются далеко. И их так много, что они кажутся нереальными. Как будто они не связаны с реальными людьми.
— Вот именно. Ты никогда не видела этих людей, никогда не бывала в их странах, и то, что с ними происходит, никак не отражается на твоей жизни. — Он легонько постучал по ее плечу указательным пальцем. — Стало быть, ты на острове, Лизл. Пусть на очень большом, но все же на острове.
— Я не согласна. Я переживаю за них.
— Только когда тебе кто-то напомнит — и даже тогда очень недолго. — Он взял ее за руку. — Я не упрекаю тебя, Лизл. Это относится и ко мне самому. И мы ничем не отличаемся от всех прочих. Всем нам хочется несколько отстраниться от того, что вытворяют друг с другом наши братья.
Лизл смотрела в окно. Он прав, черт его побери.
— Пошли за покупками, — сказала она.
Они выбрались из машины и направились к новому магазину «Нордстрем». Раф обнял ее за плечи.
— Ладно, — сказал он. — Давай держаться поближе к собственному дому. Взгляни на жилье вокруг, на много квартирные здания. Они выглядят мирно, но мы из статистики знаем, сколько за этими стенами жестокости и насилия. Избивают жен, развращают детей.
— Я не могу волноваться по поводу статистики.
— А как насчет трехмесячного младенца, о котором сегодня пишут газеты? Вчера мать сварила его в кипятке. Кажется, его зовут Фредди Клейтон. Он не просто статистическая величина. Подумай, что чувствовал этот ребенок, когда та, от кого он всецело зависел, окунула его в кипящую воду и держала, пока он не умер. Подумай о его агонии, когда…
— Хватит, Раф! Пожалуйста! Я не могу! Я сойду с ума, если попытаюсь представить…
Он медленно улыбнулся.
— Водное пространство вокруг твоего маленького островка становится шире и глубже.
Лизл вдруг совсем расстроилась.
— Зачем ты проделываешь со мной все это?
— Я только пытаюсь открыть тебе глаза на правду. В жизни на острове нет ничего плохого. Особенно, если ты Высшая. Мы, Высшие, можем довольствоваться собой, сидя на своих островах, а все остальные не могут. Отсюда ложь, что «никто не может жить на отдельном острове». Мы — источник человеческого прогресса. И поэтому они в нас нуждаются. Но нельзя позволять обмануть себя, поверив внушениям, что и ты в них нуждаешься.
— Но мне нравится идея братства. В ней нет никакого обмана.
— Разумеется, есть. И привитая тебе культура подготовила тебя к вере в нее. Пиявки-потребители хотят, чтобы все особенно мы, Высшие, проглотили, словно наживку, миф о человеческом братстве. Так им гораздо легче сосать из нас соки. К чему трудиться обкрадывать нас, если мы сами так легковерны, что позволяем себя убедить добровольно отдавать им все во имя братства?
Лизл посмотрела на Рафа.
— Ты сам слышишь, что говоришь? Ты понимаешь, как все это выглядит?
Он вздохнул и уставился на тротуар на подходе к «Нордстрему».
