произносить слова, не складывая из них предложений. Но Томми Даллас был первым на моем жизненном пути, кто умел произносить звуки, не составляя из них слов.
Не талант, а прелесть! И не только потому, что нельзя было неправильно его понять. Нельзя было и правильно понять. В итоге: ничего.
Свою нечленораздельную речь Томми завершил тремя совершенно отчетливыми словами:
– Как жизнь, Стив?
Таков был поющий шериф сент-питерского округа, признанный идол публики, чиновник полиции, который, наверное, без чужой помощи не задержал бы и бродячей собаки, и будущий – можно было биться об заклад – губернатор штата Луизиана.
– Мисс Мэлоун сейчас придет, – сказал я сенатору, стараясь говорить отрывисто, но не совсем уж невежливо. – Прошу, джентльмены, садиться и чувствовать себя как дома.
В знак согласия Сильвестр наклонил голову, наверно, миллиметра на два. Профессиональная учтивость исчезла, не потому что я раздражал его, а потому, что с обменом любезностями было покончено. Лицо его было суровым, но не лишенным привлекательности, а небольшие морщинки сосредоточились только в уголках холодных глаз. Пока я говорил, он стоял совершенно неподвижно, затем кивнул, и его глубоко сидящие черные глаза – под глазами у него были отечные мешки – уставились на меня. Я взглянул в их черноту, и снова меня охватил страх. Что-то в нем напоминало мне Аду. Я подумал и понял: он тоже видел. Я заставил себя ответить взглядом на его взгляд, и он улыбнулся с иронической вежливостью.
В комнату вошла Ада.
– Добрый день, сенатор, – сказала она. – Добрый день, шериф. Как хорошо, что вы приехали!
Сенатор с той же насмешливо-элегантной почтительностью наклонил голову.
– Как хорошо, что вы нас пригласили!
– Нам и вправду очень приятно, дорогуша, – отозвался Томми.
С женщинами он умеет разговаривать достаточно членораздельно, подумал я.
– Очень рада, – тепло повторила она, обращаясь к Томми, и мне, хоть и не хотелось себе в этом признаваться, стало неприятно. Ее лицо сияло, в улыбке проглядывалось благоговение. Все шло как по маслу.
– Я столько раз вас слышала, шериф!
– Благодарю, мэм. – Томми оценил ситуацию и, по-видимому, наслаждался ею. – Большое вам спасибо.
– Нам не часто удается заполучить на нашу программу губернатора. Однако лиха беда начало, как говорится.
– Не стоит верить всему, что слышишь, дорогуша. Я еще не губернатор.
– Чистая формальность, – ослепительно улыбнулась Ада и переменила тему разговора: – Так что мы делаем в передаче? Репетировать не будем, а выступление строим следующим образом: я вас представлю, вы споете, затем я задам несколько вполне невинных вопросов. Потом вы снова споете. Вот и все. Согласны?
– Ты как полагаешь, Сильвестр? – спросил Томми.
На его привлекательной, чувственной, не слишком смышленой физиономии отразилось усиленное старание понять услышанное. По-видимому, это ему не удалось, потому что взгляд его заметался, как у тонущего, который тщетно надеется, что кто-нибудь бросит ему спасательный круг. Меня охватило чувство симпатии к нему, мне стало жаль его, хотелось сказать: 'Давай, парень, выплывай сам. Спасательного круга нет и не будет'.
Но я ничего не сказал и только услышал, как Сильвестр Марин спросил у Ады:
– А что за вопросы?
Она перечислила. Сильвестр кивнул и сказал, что все в порядке. Томми тоже кивнул и сказал, что все отлично.
Позже в студии, когда красная секундная стрелка подошла к цифре '60', оператор двинул камеру вперед для крупного плана, четверка музыкантов заиграла, а Томми Даллас запел. Он пел свою песню 'Ты и я', обращаясь к Аде и завывая по-волчьи. Она сидела выпрямившись – лицо ее выражало восхищение – и не сводила с Томми глаз, лишь время от времени бросая мимолетный взгляд на Сильвестра, причем выражение ее лица чуть менялось.
Сильвестр сидел рядом со мной за стеклянной перегородкой, не выпуская из угла рта сигары, а глаза его рыскали поочередно от Ады к Томми и обратно. Тщетно я пытался разгадать его мысли.
Томми закончил свою песню, и Ада принялась задавать ему вопросы: как мог такой певец, как вы, шериф, пренебречь своим даром и отдать себя на служение обществу, как вам нравится, шериф, быть шерифом, каким образом, шериф, вы стали певцом. Затем Томми обратился к 'народу', потом снова пел, и на экране появилась реклама – упитанный кролик, превозносящий до небес продукцию своего патрона.
Сильвестр, а за ним и я встали и вошли в студию.
– Все прошло изумительно, – говорила Ада, пожимая руку Томми. – Изумительно.
– Спасибо, дорогуша, – ответил Томми и, казалось, хотел еще что-то сказать, но, увидев Сильвестра, тотчас умолк.
Сильвестр внимательно – а может, оценивающе – посмотрел на Аду.
– Надеюсь, мы снова увидимся с вами, мисс Мэлоун?
– Я тоже надеюсь, сенатор.
– Значит, договорились. – Его глаза смотрели лишь оценивающе, вожделения они не выражали. –
