программу по разведению драконов. По этому поводу велись ожесточенные споры — ведь драконы в былые времена нас чуть со свету не сжили, и многим совсем не хотелось возвращать их назад. Все цветочные дома подписали соглашение о том, чтобы держать драконов под замком, выпускать только по единогласному распоряжению парламента и никогда, никогда не использовать их против эльфов.
— А Чемерица этот эдикт нарушил.
— Само собой, хотя он спешно собрал все нужные подписи, как только рассеялся дым. Законы диктуют победители, Тео. — В голосе Кумбера звучала горечь, которой Тео не слышал с самой ночи в клубе «Рождество». — Так всегда бывает. И они же пишут историю. Если все выйдет, как хотят они, Чемерица, Дурман и прочие гады станут героями, а Пуговица, Примула и мы с тобой — негодяями. В том случае, если про нас вообще вспомнят. Лет через пятьсот годовщина нашей казни, глядишь, будет отмечаться, как всенародный праздник.
— Спасибо, порадовал. Пятьсот лет, да? Чемерица будет еще как огурчик, при вашем-то долгожительстве. И попразднует.
— Он тогда будет очень стар — никто не живет вечно, мы просто держимся дольше, чем смертные, — но если его никто не прикончит, он, возможно, будет сидеть на Васильковой площади и смотреть, как сжигают наши чучела в пятисотый раз.
Колышек, по-видимому, крепко спал, но не издавал никаких звуков и ни разу не шевельнулся. Тео это нервировало.
— Ответь мне еще на один вопрос. Он, конечно, чисто гипотетический, ведь завтра меня вполне могут убить. Ты говоришь, что я тоже эльф. Значит, если я не сделаю какой-нибудь глупости и буду вести себя тихо, то могу прожить тысячу лет?
— Трудно сказать, — нахмурился Кумбер, — ведь никто не знает по-настоящему, как влияет на эльфа пребывание в мире смертных. Ты не совсем такой, как другие — я видел кое-какие физические различия, когда мы обследовали тебя в доме Нарцисса. Твои лицо и фигура огрубели, как у смертного. Извини, что я так выражаюсь — ты же понимаешь, что я имею в виду.
— На мужскую модель типа этих Цветочков я не похож, это факт.
— Но ты не так уж сильно отличаешься от них, поэтому судить трудно. Детей, насколько я помню, у тебя нет? Это очень важный фактор.
В памяти Тео ожила та ужасная ночь — Кэт в пропитанном кровью халате и вымотанный стажер «скорой помощи», устало произносящий привычный текст: «Выкидыш, разумеется. Это не должно повлиять на ее способность к зачатию, если вас это может утешить в такой момент».
— Нет, только при чем они тут, дети?
— Точно никто не знает. Когда мы доросли до настоящих исследовательских методов, то столкнулись с недостатком материала — смертные почти перестали переходить к нам, а мы к ним. Однако общепринятое мнение таково: подменыш — эльф, воспитанный смертными, — сохраняет большую часть своей эльфийской наследственности, знает он о ней или нет, пока сам не становится отцом или матерью в мире смертных. Когда это случается, наследственность, в чем бы она ни выражалась — в физических свойствах, в талантах или в тайном знании, — частично переходит к ребенку и уменьшается с каждым поколением. Так все по крайней мере думают — исследовать это, как я уже говорил, случая не представилось.
— Значит, у меня все-таки есть шанс дожить до тысячи лет, — вздохнул Тео. — Маленький такой шансик.
— В общем, да.
— Будет о чем пожалеть, когда меня начнут пытать, а потом убьют. Хоть отвлекусь.
— Интересно, воспитанники смертных все такие странные?
— Есть у вас выражение «смех сквозь слезы»? Хотя тут больше подходит другое: «смех сквозь спазмы кишечника». Чтобы не обделаться от ужаса.
В ту ночь он спал плохо по нескольким причинам. Ему почти сразу приснился один из худших его кошмаров, где он беспомощно барахтался в собственном украденном «я», одолеваемый страшной холодной чернотой. Это сменилось чередой менее пугающих эпизодов, но ощущение, что его мысли делит с ним кто-то чужой, осталось. Под конец он принес матери в больницу цветы и пытался сказать ей, что это он, ее Тео, что он все равно ее любит, родная она ему или нет, но она лежала в забытьи и не понимала его — только смотрела на цветы у своей кровати, как загипнотизированная.
Грустные сны он обычно не запоминал, только хорошие (где он встречался с женщиной, которую хотел в реальности, или выигрывал в лотерею) или уж очень страшные, которые в последнее время снились ему то и дело. Возможно, он не запомнил бы и этот, с отрешенным лицом матери и поникшими цветами на больничной тумбочке, если бы не проснулся в самой его середине. Разбудили его чьи-то руки: одна зажимала ему рот, другая держала за горло.
«Мертвяк! Он нашел меня!» Медленное сонное сердцебиение тут же перешло в дробь, точно сердечную педаль вдавили в пол. Тео попытался освободиться, и рука отпустила его горло, но другая зажала рот еще крепче. Он вцепился в эту руку и в торс, ожидая встретить гниющую плоть, но пришелец был совершенно свеж... и явно принадлежал к женскому полу.
— Тео, ш-ш-ш! Ты всех перебудишь!
— Поппи? — оторопел он. — Как ты здесь оказалась? И почему хочешь меня придушить?
— Ничего такого я не хочу, дурачина. Просто боялась, что ты закричишь.
— У тебя все в порядке, Тео Вильмос? — раздался голос Колышка, и Поппи испуганно ахнула. Гоблин, который вылез из спального мешка тихо, как кошка, схватил теперь ее и держал, будто клещами.
— Он... меня убьет! — сдавленно выговорила она.
— Не надо, Колышек. Это друг. Отпусти ее.
— Ты уверен?
— Да-да. Отпусти.
В следующий момент Поппи хлопнулась прямо ему на колени, повалив его на скомканное одеяло. Трое других обитателей палатки тоже заворочались, и Тео подтолкнул Поппи к выходу.
— Подожди меня снаружи.
— Тео? — сонно позвал Кумбер. — Ты чего?
— Все в порядке. Ко мне пришли, и Колышек проявил бдительность, но это ложная тревога. — При слабом лунном свете Тео видел желтые, устремленные на него глаза гоблина. Точно сам дьявол смотрит — но если бы вместо Поппи в палатку забрался кто-то другой, Тео был бы только благодарен ему за вмешательство. — Спасибо тебе, — сказал он.
Колышек кивнул, поморгал и снова залез в свой спальник. Тео отдышался немного — руки у него до сих пор тряслись — и вышел из палатки к Поппи.
Почти полная эльфийская луна огромной белой луковицей висела над горизонтом, затмевая даже пиротехнические сполохи звезд. Пуговицын мост при ее свете казался неким призрачным замком, вырастающим раз в столетие на какой-нибудь туманной шотландской пустоши.
Не успел Тео выпрямиться, Поппи обхватила его руками, поцеловала и отпрянула, глядя на него серьезными темными глазами.
— Я плохо сделала, что пришла, да? Я немного боялась застать тебя с другой женщиной.
Он, не видя в ее поступке ничего дурного, поцеловал ее в ответ и тоже отпрянул.
